Иван Серков - Мы с Санькой — артиллеристы...

И когда Лёва всем уже так натарантит в ушах, что терпения нет, кто-нибудь да не выдержит:

— Лёва, выйди ты лучше отсюда сам, пока тебя не вывели.

Он тогда обижается, выпячивает нижнюю губу и выходит. А через минуту откуда-нибудь из пустой умывальни снова доносится «выйди-выйди». Там Лёва в гордом одиночестве допевает свои «тарантеллы».

Но это не единственная Лёвина способность. Он уверяет нас, что умеет фотографировать. Если у него будет «лейка» или хоть какой-нибудь другой аппарат, тогда он снимет нас возле «косы смерти» — будь здоров! Дядьки с первого взвода будут лопаться от зависти.

Не где-нибудь, а в нашем четвёртом взводе есть и художник, которого ценит сам комбат, подполковник Асташевский. Это мой недалёкий сосед по постели и тёзка — Иван Расошка. Если по правде сказать, он самый чумазый во взводе человек. Его руки всегда в разных красках: красных, зелёных, жёлтых и синих. Успел он и на гимнастёрку уже не одно пятно посадить. Так что же вы хотите? Мельник всегда в муке. Если бы это я ходил с такими руками или кто другой, то начальство уже давно заживо съело бы.

Ему тоже сначала перепадало на орехи за неопрятный вид, а потом все как бы и смирились, махнули рукой. Ничего здесь не сделает Санька-ефрейтор и даже Юрка-старшина, когда его сам комбат вызывает к себе в канцелярию и приказывает рисовать различные стенды: «наши отличники», «документация батареи». Но только вы бы посмотрели, как у нас всё разукрашено: красные флаги, дубовые листья, перевитые красными лентами, артиллерийские эмблемы, различные пушки, хотя и неизвестно какого калибра и назначения. И всё, словно живое. Зашёл к нам в казарму однажды генерал, так очень хвалил Расошкино искусство. А самого Расошку на это время от генерала в каптёрку спрятали, ведь он и сам, как на грех, тогда был хорошо раскрашен.

Само собой разумеется, что и наша взводная стенгазета «Залп», которая висит в классе учебного корпуса, заняла первое место на батарейном смотре. У нас самая красивая газета.

А они говорят — шкеты.

Но, конечно, ни певцы Гетман и Белкин, ни даже художник Расошка не пользуются такой известностью и вниманием, как Мишка Цыганков. Где Мишка, там всегда весело, там всегда смех. Даже в строю, где и пикнуть нельзя, на Мишку смотреть опасно: не удержишься, хохотнешь и отхватишь от командира выговор, а то и внеочередной наряд. Хоть он и русский, но есть у него действительно что-то цыганское: чернявый, подвижный и плутоватые глаза навыкате. Его между собой мы так и называем — Мишка-шельма.

Ну и фокусник! Он умеет говорить не своим голосом и так кривляется, такие корчит морды, что и мёртвый захохочет. С неделю он радовал нас, показывая, как капитан Захаров вытирает руки, лицо и губы платками. Когда всё это нам надоело, взялся за подполковника Асташевского. Но на этом чуть не спёкся.

Вот Мишка стоит перед нами, заложив руки под подпругу, качается маятником, то поднимается на цыпочки, то опускается резко на каблуки и подполковническим голосом читает нам мораль:

— Что? Выгоню, неучи! Будете ходить по городу и читать вывески по слогам!

Вокруг него собралось полбатареи, и все так увлеклись, все так хохотали, что не заметили, как и когда подошёл и сам подполковник, стал тихонько за спинами и наблюдает, как его передразнивает Мишка-шельма. Понятно, что никто и не крикнул спасительное «атас!». Все спохватились только тогда, когда комбат сам обозвался.

— Тэ-эк! — сказал он. — Что ещё нам покажешь, циркач?

Мы вмиг разбежались, словно мыши от кошки, а Мишка стоит перед подполковником навытяжку, руки по швам, смотрит невинным взглядом и глазом своим цыганским не моргнёт.

А подполковник, сам того не замечая, раскачивается так же, как только что делал Мишка, и совершает допрос, как идёт у Мишки учёба. По математике «четыре» Тэ-эк! А по истории! Тэ-эк! А почему пуговицы не блестят? А кто ему будет пришивать свежий подворотничок? Тэ-эк! Словом, придирается к чему только может. Одно что не спросил, почему у Мишки глаза лупатые. Но всё обошлось.

— Марш с глаз, циркач! — скомандовал в конце концов комбат и не объявил, что нас очень удивило, даже выговор.

А как Мишка может подделываться под рыбака-удильщика! Здесь уж без единого слова, молча. Вот он пристально-пристально смотрит на воображаемый поплавок, а руки тем временем крутят цигарку, дрожат — «рыболов» волнуется. Вот что-то клюнуло — махорка рассыпалась. Но клюнуло что-то большое. Раз-два! — не вытягивается. Удочки, разумеется, никакой нет, но мы видим, как она всё больше и больше гнётся. Так и есть — порвалась леска, и Мишка летит на пол. Теперь нужно «рыболову» снимать штаны и лезть отцеплять крючок. Особенно смешно смотреть, как «удильщик» боится холодной воды. Мишка делает вид, что он босой и голый, весь дрожит, лязгает зубами. Вот «рыболов» помочил осторожно ногу в «речку» и отскочил, затем — другую, снова отскочил. Наконец решился и полез. Но как полез! Нам смотреть — и то холодно.