Лариса Исарова - Война с аксиомой 

— Где же ты работаешь? — спросила я ее.

Но ответил уже он, прикрикнув на Аллу, как на маленькую:

— Ешь, ешь, и так один нос торчит… Она в детском саду работает няней, а учится в вечерней школе, в восьмом классе…

Виталий встал, вылил остывший чай Аллы, налил свежий и начал приготовлять и подсовывать ей бутерброды. Но остановить ее красноречие мог только голод. Когда же она наелась, фонтан словоизвержения забил с новой силой:

— Я с моей квалификацией нигде не пропаду: дети же у всех людей есть. Ну, если не в детский сад, так нянькой запросто возьмут, еще в ножки поклонятся. Так что мы проживем, вы не сомневайтесь! И без его мамаши обойдемся, и без моего папаши. Он у меня такой малохольный!

— А что он делает? — спросила я.

— Драпировщик. Подумаешь, фасон! А послушать его — ну, самая это разынтересная профессия. И как начнет рассказывать про старину да как раньше стены да потолки материей закрывали — хоть стой, хоть падай… А мачеха, та просто уши ватой заложит. Надоел он нам хуже телевизора.

Она доела последний кусок сыра и начала мыть посуду в тазике, приказав Виталию:

— А ты вытирай, приучайся. Ты мне во всем будешь помогать!

Но это, кажется, его не пугало…

— Ну, так что вы собираетесь делать? — спросила я педагогическим голосом.

— Алла советует на целину… — нерешительно начал Виталий.

— А, конечно! Там мы живо устроимся: и на себя заработаем, и родителям присылать сможем… Немного, конечно.

Она оперлась подбородком на скрещенные руки.

— Но у тебя нет никакой специальности…

Я старалась говорить только с ним. Еще недавно это был такой разумный, такой серьезный мальчик.

— Ну и что? — опять она. — Сначала нет, потом будет. Подумаешь, удивили!

— Мама не даст нам дружить, — с горечью сказал он и в упор посмотрел на меня.

И я отвела глаза. Я не имела права осуждать его мать, я не имела права восстанавливать ученика против родителей, и я неуверенно выговорила:

— Ну, можно ей объяснить… Я попробую…

Он махнул рукой.

— Был бы отец жив… А то и Алла ребенок, ее из дома срывать! А стану ли я ей настоящей поддержкой?..

— Да ты не о ней, ты о себе подумай! — не выдержала я. — С твоими ли способностями отказываться от учебы?! И ради чего?!

Он вдруг улыбнулся. Просто улыбнулся. Как равный.

— Я отогрелся возле нее.

И такая это была откровенно обнаженная фраза, что в комнате застыло молчание. Даже Алла перестала трещать. Она только встала и погладила его руку. Поверх пиджака. От кисти к локтю. Точно этим говорила мне: видите, как немного нам надо, чтобы быть счастливыми?!

И только сейчас я почувствовала, как был одинок, как замерзал этот благополучный мальчик в своем «идеальном» детстве.

Потом я разместила их на ночь. Ее — на своей кровати, а его — на полу, на чемоданах. Сама же села к столу и стала думать, что делать с этими птенцами.

— Вы знаете что? Вы бы нам одолжили рублей пятьдесят? — вдруг звонко сказала она. — А мы, как заработаем, вам вышлем. Мы же не безрукие. Вон сейчас няньки и по сорок рублей отхватывают. А я же не простая, я уже со стажем детского сада!

— Спи! — сказала я.

Но она ворочалась, что-то еще высказывала и вдруг уснула, на полслове, свернувшись в клубочек. А Виталий не спал. Он лежал с открытыми глазами, и лицо его было сосредоточенное, тревожное.

— А как же Таня Степанова? — спросила я шепотом, когда Алла уснула.

Он чуть усмехнулся.

— Я одинаково дружил и с ней и с Андреем.

Взгляд его был абсолютно прям и честен. Но я, я не была уверена, что Таня Степанова только дружила с ним.

Трио это организовалось неожиданно, после Нового года. Поэт Андрей так и не примирился со Светой. Во всяком случае, вместе мы их больше никогда не видели. И ни к кому не прилепился душой. И это его тяготило. Он был по натуре плющом.

Таня же Степанова, чемпион по сплетням не только в классе, но и в школе, не пользовалась симпатиями ребят. Сближались с ней только обиженные. Да и то ненадолго.

Она была рыхлая, веснушчатая и постоянно мурлыкала под нос эстрадные песенки. И еще она помнила, что она «девочка из очень хорошей семьи», и друзей себе выбирала осмотрительно. Именно от нее я впервые услышала выражение: «Ну, Поляков не нашего круга, я не могу привести такого в дом».

С Оленевым сблизилась она после своего нелепого письма в газету. Текст его был такой:

«Дорогая редакция!

Я хочу написать о своем горе. Да, хотя мне всего 16 лет. Жила я, как все: училась в девятом классе 45-й средней школы. Было у меня много друзей… Но что такое друг? Это человек, который в беде поможет, радость с тобой разделит. И вот я заболела. Болела не месяц, меньше, всего неделю… Но ко мне никто не пришел. Целый день сидишь дома, пьешь микстуру, читаешь. Как хочется с кем-нибудь поделиться мыслями… Но никого нет. Мною овладело чувство, которое невозможно описать. Но может быть, кто-нибудь поймет меня, а?