Лариса Исарова - Война с аксиомой 

— Ладно, — сказала я. — Забудем!

Он не шевельнулся.

— Ну, что еще?

— Вы улыбнитесь, улыбнитесь! У вас это здорово получается.

— Что — это?

— Ну, улыбка. Как у моей младшей сестренки. Я часто дурня из себя строил, чтоб вы улыбнулись…

Постояли, помолчали. Потом я улыбнулась. И подумала, что иметь такую «больную совесть» в классе одинаково полезно и для учеников и для учителя.

Второй год работы в школе напоминает второй год в жизни молодоженов. Он проходит легче первого. Школа привыкает к учителю, а учитель почти не встречает незнакомых лиц ни в школьном коридоре, ни в классах. Он уже знает склонности, симпатии и недостатки учителей и многих учеников.

Я поняла главное — в школе нельзя ни на секунду выключать самоконтроль. Учитель, как сапер, не имеет права на ошибку, потому что и одна ошибка может иногда искалечить человеческую судьбу.

Неожиданно прекрасным комсоргом в новом учебном году стал Рыбкин, мальчик грубоватый и некрасивый. Ребята называли его Рыбаком, а девочки — Утюгом. И повзрослели девочки. А это наложило отпечаток сдержанности на мальчишескую «вольницу». Они еще часто валяли дурака, но при этом уже не ощущали себя героями.

Первое столкновение в новом учебном году с Марией Семеновной произошло у меня из-за школьного вечера. Вечера эти мы проводили по указанию райкома комсомола: в субботы устраивать в школе интересные мероприятия, чтобы «своих ребят не предоставлять улице». Мария Семеновна не возражала, но энтузиазма эта идея у нее не вызвала. И она поручила проводить подобные развлекательные вечера Светлане Сергеевне и мне. Но я была только исполнителем. При Светлане Сергеевне моя инициатива гасла. Она была удивительно властным, сильным и собранным человеком. Никого в школе так не боялись и не слушались, как ее. Даже Марию Семеновну.

При этом ничего жесткого в ее внешности не было: загорелая даже зимой, круглолицая, щекастая, с челочкой. Она умела шутить. Но в классе она говорила голосом укротителя тигров.

Вначале мы пытались устраивать тематические вечера, встречи с разными городскими знаменитостями, а потом выдохлись. Шел конец четверти. И субботние вечера превратились в элементарные вечера танцев.

Неприятности начинались с первыми звуками радиолы в нашем переулке.

У ворот школы скапливались по субботам местные хулиганы. Они любой ценой пытались просочиться на танцы, а мы со Светланой Сергеевной любой ценой пытались изолировать от такого «инфекционного контакта» наших учеников.

Старый швейцар наш был глуховат, ворота он запирал изнутри на огромный засов, и проникнуть в школу никто чужой не мог. До начала танцев наши мальчики патрулировали группами в переулке, встречали и провожали девочек. Патрульными командовал Рыбкин и Валерик Пузиков — его приятель. Или они нашли язык с хулиганами, или выполняли свои обязанности сверхбдительно, но никаких драматических происшествий у нас не было месяца два, пока однажды в зал, где я сидела около радиолы, составляя программу танцев вместе с Дроботом, не вбежали перепуганные девочки.

— Ой, Марина Владимировна, скорее идите вниз, Свету чуть не убили!..

В вестибюле я увидела на стуле Свету Забелину. На лице ее лежал носовой платок, быстро набухавший кровью. Тут же толпились взбудораженные девочки и непрерывно трещала Майка, ее подруга, самая любопытная и болтливая девочка нашего класса.

— Я ей говорю: молчи, не связывайся, — а вы же знаете, какая она! Как это можно — ей слово, а она смолчит?! Ну она и ответила ему и раз, и другой, да еще с усмешечкой, пока не довела…

Выяснилось следующее. Света постоянно опекала Майку. Не видя ее на вечере, она пошла к трамвайной остановке ее встретить. Света никого никогда не боялась. Она была очень красивая. Майку она встретила, а с патрульными разминулась. И обе девочки подошли к воротам школы, у которых толпились хулиганы. Какой-то парень, «не местный» — Майка это отметила с полным знанием дела, — стал ее задирать. Майка отчаянно стучала в ворота. Наш швейцар ничего не слышал, а дежурные по вестибюлю разлетелись, конечно, по школе.

Парень ругался и нахальничал, и Света стала его высмеивать, и тогда он ударил ее по лицу, «чтобы фасон не давила». Тут Майка так истошно заорала, что швейцар ее наконец услышал и впустил девочек в школу.