Колетт Вивье - Дом на улице Четырех Ветров

А Мишель уже мчался на улицу Четырех Ветров. Он бежал, расталкивая прохожих, не оборачиваясь на окрики. На углу улицы Одеон он вдруг услышал шум. В жалком старомодном «форде» сидели, понуро опустив головы, пятеро немецких солдат без погонов и портупей. Толпа вопила, осыпала их проклятиями. Мишель рванулся было к «форду», но что-то заставило его отпрянуть. Он сдержал крик, готовый вырваться из его рта, отвернулся и медленно пересек улицу.

Подойдя к своему дому, он остановился перед ним в изумлении. Неужели это его дом? Весь фасад закрывали флаги — французские, английские, американские, русские — трехцветные или с белыми звездочками, пестрые, яркие. Все жильцы вывесили флаги; не украшены лишь окна квартиры Моско да еще Гурров. Гурры даже и ставни не раскрыли. Отыскав глазами свой балкон на четвертом этаже, Мишель полюбовался флагом — его синие брюки не подкачали! А на первом этаже, над окнами консьержки, висел огромный плакат, на котором красными и синими буквами было выведено:

ДА ЗДРАВСТВУЕТ СВОБОДА!

ДА ЗДРАВСТВУЕТ ФРАНЦИЯ!

ЖИЛЬЦЫ ЭТОГО ДОМА — УЧАСТНИКИ СОПРОТИВЛЕНИЯ!

Мадам Кэлин, облаченная в нарядное платье, удовлетворенно разглядывала свою работу. Мишель кинулся к ней на шею.

— Добрые вести! — крикнул он. — Скорей угадайте, какие!

— Да ты что! Смотри, изомнешь мне платье! — заворчала мадам Кэлин, высвобождаясь из его объятий. — Какие еще добрые вести? Кажется, их и без того довольно! Мне теперь нужно только одно — чтобы вернулся мой сын!

— Угадали! — закричал Мишель. — Он вернулся!

Длинное лицо консьержки покрылось красными пятнами; она пошатнулась, так что казалось, вот-вот упадет, и ухватилась рукой за плакат, который тут же разорвался с громким треском.

— Мой… мальчик, — произнесла она, — мальчик мой, сынок!.. Так ты его видел? Где он? — вдруг закричала консьержка, хватая Мишеля за руку. — Ну, что ты стоишь, будто язык проглотил!

Мадам Кэлин изо всех сил трясла Мишеля за плечи, так что у него самого закружилась голова, однако он со всеми подробностями описал ей недавнюю встречу.

— Так ты говоришь, он хорош, мой сынок? — восклицала мадам Кэлин. — И вид у него здоровый? И довольный, да?.. Ох, жалость-то какая: надо было мне самой поспешить на эту улицу Сен-Жак, вместо того чтобы торчать дома и малевать плакат! Смотрите, да он весь порвался! Ну ничего, невелика беда! А может, ты, сынок, что-нибудь позабыл? Нет, ничего? Ну, тогда расскажи еще раз все сначала!

Мишель в третий раз повторил свой рассказ. Когда он кончил, мадам Кэлин поправила прическу.

— Пойду объявлю новость всем жильцам! — радостно сказала она.

Но жильцов в доме осталось совсем немного. Даже Норетта и Соланж и те ушли гулять с папашей Лампьоном. Мадам Кэлин застала дома только сестер Минэ да Эвелину Селье, недавно вернувшуюся домой с Фанфаном. Но трех сердец, готовых разделить с ней ее счастье, консьержке было вполне довольно. Эвелина радостно вскрикнула, сестры Минэ засыпали консьержку вопросами, а Мишелю пришлось в четвертый раз повторить свой рассказ.

— Говорят, он так красив, просто великолепен! — твердила консьержка. — Меня это совсем не удивляет! Если бы вы видели его детские фотографии!.. Я обязательно вам их покажу, только не сейчас… Ох господи, я совсем голову потеряла!.. Счастье-то какое!.. Жаль, бедный мой муженек не дожил до этого дня!

Консьержка плакала и смеялась, и все три женщины плакали и смеялись вместе с ней.

— Я хотела вас спросить, — сказала мадемуазель Алиса, когда все немного успокоились, — а что поделывают Гурры? Несколько раз я проходила мимо их двери… Ни звука оттуда не слышно… Странно…

— Вы думаете, они… покончили с собой? — прошептала мадам Кэлин.

— Да что вы, станут они кончать с собой, да еще все трое! — возразила Эвелина Селье. — Не может этого быть!

— Почему? Наоборот, чем больше я думаю, тем больше мне кажется это возможным! Они все эти дни тряслись от страха… Может, нам постучаться к ним, узнать, что там происходит?

— Подождем до завтра, — сказала Эвелина Селье, — может, к утру они осмелеют и сами выйдут.

Но и на другое утро не было видно никого из Гурров, и сколько ни звонила к ним мадам Кэлин, никто ей не открыл.

На лестничной площадке состоялся совет жильцов, и папаша Лампьон, вооружившись топором, взломал дверь. Вслед за ним робко переступили порог остальные: квартира Гурров была пуста, в шкафах и комодах зияли пустые полки — все говорило о поспешном бегстве ее обитателей. На столе валялся недоеденный окорок.