На площади Ногина оркестры четырех полков слились в один. Этот общий дивизионный оркестр встретил приехавшего комдива.
Четырьмя стенами стали на площади полки. Командир дивизии поздравил нас с праздником, а потом сказал небольшую речь и повел дивизию на Красную площадь.
Многие, вернее большинство, в первый раз видели Красную площадь, в первый раз видели мавзолей Ильича. Потому, когда стали мы против мавзолея в ожидании парада, курсанты закидали нас, знающих, градом вопросов. А маленький член ЦИКа в группе ребят рассказывал все, что он успел узнать о 1 Мая.
— Я никогда еще не переживал такого дня, — сказал мне тихо Симонов.
Большие часы на Спасской башне начали отбивать девять ударов.
— Парад, смирно! — раскатился по всей Красной площади голос командующего войсками. Из кремлевских ворот показался на коне председатель Реввоенсовета Клим Ворошилов; за ним — весь Реввоенсовет.
Замерла площадь. Замер наш полк.
Рапорт наркомвоенмору отдал комвойсками, и потом Ворошилов объехал фронт, поздравляя всех с праздником.
Теперь «ура» кричала вся площадь. Оно перекатывалось волнами от края до края.
С трибуны мавзолея читал нарком слова красной присяги:
— Я сын…
— Трудового народа…
— Трудового народа…
Бойцы Красной армии принимали присягу.
Потом говорили речи. Говорил Михаил Иванович Калинин, говорили иностранцы-товарищи. Они гордились нами. Ведь мы были и их армией. Мы слышали тех, о ком так много уже знали и чьи портреты так любовно развешивали у себя в ленуголке.
Потом кончились речи, и по площади разнеслась команда:
— К торжественному маршу!..
От комвойсками к комдивам, от комдивов к комполкам понеслись слова команды.
— Побатальонно! — кричал комвойсками.
— Побатальонно! — передавал комдив.
— Побатальонно! — командовал комполка.
— На одного линейного дистанция!..
Двинулась сплошная масса бойцов. Части начали проходить мимо мавзолея дружными, крепкими рядами. У мавзолея встречали и приветствовали их вожди.
Когда проходили мы, все внимание было устремлено на то, как бы не сбиться, как бы не подкачать. Будто откуда-то издали слышали мы приветствие полку и громко кричали в ответ «ура»…
Пришли в казарму усталые. На дворе, перед помещением школы, поблагодарил нас Ильиченко от имени командования полка за службу:
— Сегодняшний день показал, что вы не даром учились зимой… Сегодня мы закончили зимнюю учебу. Впереди лагеря…
Многие ушли в отпуск. Оставшиеся собирались в группки и вспоминали этот, такой торжественный и необычайный день…
В окна дышала весна и как бы подтверждала слова Ильиченко, что зимняя учеба кончилась.
Опустели казармы. Сдвинуты пустые койки, убраны постели, оружие. По дороге движутся колонны. Полковая школа затягивает песню… Сегодня хочется спеть как-то особенно задорно и весело. Особенно разгорается задор, когда из города курсанты выходят на шоссе. Наряду со старыми, много раз певшимися, тут же на ходу сочиняются песни собственного изобретения.
Грусть-тоску развеяв,
сзади Федосеев
глотку раздирает
песней боевой…
В лагерях большинство никогда не бывало. Школа сразу приступает к устройству жилья.
— Там наверху, на небе, верно фашисты сидят, — острят курсанты. И действительно, дождь старается помешать натянуть палатки.
Еще час — и в лагере забелели палатки. Началась лагерная жизнь с ее радостями и трудностями. Лагерь ожил.
Бой с «небесными фашистами» длился всю неделю… Но курсанты отбивали атаки холода. Строили лагерь, окапывали, таскали дерн, украшали свои летние квартиры.
На большой дороге, где зажигали костер, собирались бойцы… Чувствовали себя будто в походе. Кто-нибудь начинал рассказывать, а другие слушали. Потом прорывалась песня:
Живо, живо, коммунары!
В бой пойдем мы, как один!
Власть советов капиталу
никогда не отдадим!
Одну песню сменяла другая… Догорал костер, и на лица бойцов, плотно окружавших его, ложился багровый отблеск.
Огромный луг раскинулся перед лагерем. На луг тот мы ходили заниматься и отдыхать после занятий. Забыты уж дни дождей и ненастья. Жарко палит солнце. Хорошо растянуться во весь рост на зеленой траве.
Читать дальше