Александр Аронов - Цирк приехал!

Мачеха больше всего любила отдел происшествий. Борька — объявления.

— Смотри-ка! — говорил он. — В Омском цирке опять полная перемена программы. А чего же к нам в Пореченск цирк не едет?

— Тоже сравнил! В Омске, брат, центр всей губернии!

— Ну и что? Думаешь, у нас цирка не будет? Будет! Раз обещали артисты приехать снова, значит, приедут!

— Год-то прошел…

— Значит, не могли. Когда-нибудь приедут… Обязательно!

Отец обрадовался не меньше Борьки, когда грач впервые произнес слово «чёрт». Мачеха и та засмеялась:

— Ну и потеха! Надо же! Вот циркач! — а потом добавила, перекрестившись: — Богохульник ты все-таки! Неужто иного слова, кроме как «чёрт», нет?

— А я грача и другим словам научу! — пообещал радостный Борька. — Он у меня не хуже попугая будет говорить!

Из окна прачечной повалил густой пар. Запахло сыростью и мылом.

Мимо, громыхая, ползли трамваи, мчались автомобили и пролетки, шли пешеходы. Никто не подходил к Борьке. Ему стало тоскливо. «Самому себе почистить ботинки, что ли?» — подумал Борька.

Он распечатал новенькую банку лучшего крема «Эллипс», аккуратно окунул в него щетку и стал с усердием надраивать свои рваные, старые башмаки. Вспотел даже.

Ноги прохожих шли мимо.

— Господи, — зашевелил губами Борька, — пошли хоть кого-нибудь! Для почина! Очень тебя прошу! Ну, что тебе стоит?

На тротуар легла тень. Борька поднял голову. Над ним стояли двое мальчишек. Один высокий и толстый другой — худой и маленький. Ещё ниже Борьки.

— А ну-ка, рыжий, убирайся отсюда, пока тебе шею не намылили! — сказал маленький.

Борька не знал его. А толстого знал. Толстого дразнили Ноздрей. У Борьки с Ноздрей были старые счеты. Он жил через двор. Торговал спичками и папиросами. Это он кричал каждое утро на всю улицу пронзительным, противным голосом:

Сейчас Ноздря был без лотка. Он нагло улыбался. Во рту его дымилась самая длинная, самая толстая, самая дорогая из папирос, продававшихся в россыпь, — «Коммерческая».

Глубоко затянувшись, Ноздря обратился к маленькому:

— Тебе не кажется, Малек, что шкет глухой?

Руки Малька были перепачканы ваксой, и Борька догадался, что Малек тоже чистильщик.

— Мотай отсюда, а то в глаз получишь! — сказал Малек, сплюнул сквозь зубы и указал грязным пальцем на щетку и банку с гуталином.

— Понял, рыжий? — ухмыльнулся Ноздря.

Борька понял. Он шмыгнул носом и покорно нагнулся за щеткой и банкой, а Ноздря тут же стукнул его по шее так, что Борька потерял равновесие и упал. Из носа пошла кровь.

— Ну как? — спросил Ноздря. — Церковь помнишь? Борька не ответил. Ему дали возможность подняться, а потом Ноздря схватил его за грудки и так тряхнул, что ветхая рубашка с треском лопнула и Борька снова упал. Рубашка осталась в руках Ноздри.

— Так помнишь про церковь-то? А, рыжий? — снова спросил Ноздря.

«Я все помню, — подумал Борька. — Рубашку разорвал, ворюга, жулик. Теперь влетит от мачехи…»

Борька встал на ноги. Во рту стало солоно. Борька утер кровь рукой. В другом кулаке у груди он крепко сжимал вытертый медный крестик — подарок покойной матери. «Не сорвали бы!»

Потом Борьку ударил Малек. На этот раз Борька удержался на ногах.

— Теперь знаешь, что такое кон-ку-рен-ция? — спросил маленький чистильщик.

Все мальчишки побросали щетки и перебежали улицу. Встали в круг и молча наблюдали за тем, как избивали Борьку. А он не сопротивлялся. И не плакал. И не просил о пощаде.

— Ты что, Ноздря, с младенцем связался? — угрожающе спросил кто-то.

Борька узнал по голосу Дикобраза. Такое прозвище носил Влас со странной фамилией Шкапа — сын учителя из соседней школы. Дикобразом ребята Власа прозвали за то, что он носил волосы, зачесанные кверху. Такая прическа называлась «политический зачес».

У Дикобраза были лучшие во всем городе голуби. И ещё Влас Шкапа славился драками. Он считался грозой всей школы, и всего двора, где он жил, и всей улицы. И выше всех умел запускать бумажный змей.

Чистильщики расступились. Дикобраз вошел в круг. Борька видел, как он выбил «Коммерческую» изо рта Ноздри. Потом дал пинка Мальку. И снова несколько раз подряд стукнул Ноздрю.

Ноздря завыл:

— Я не виноват! Это меня Малек научил!