Михаил Соловьев - Переход

Помолчали, и Николай продолжил:

– Поэтому идем не спеша, чтоб не пропасть. Следы внимательно смотрим.

– Думаешь, они попались? – глянул задумчиво Иван.

– Чую! Рытый есть Рытый…

– Ну что, двинулись? – торопил Птахин. Дядькина угроза оставить его на корабле еще не миновала. Парень понимал: тому ничего не стоит приказать по рации – и прости-прощай приключение. – Нам бы надо до «стрелки» на реке добежать засветло, – частил он словами. – А с утра отправиться на стенку и плато.

– Десять минут лежим, – ответил Николай.

Похоже, в наземном путешествии он будет за главного. Дядька еще на пароходе сказал, что тот скорее егерь, чем рыбнадзоровец, и по земле ходить ему привычней.

Взрослые вернулись за сидорами, а Мишка занялся упаковкой продуктов. Перелопатил видавший виды рюкзак на станке [47] Рюкзак на станке – рюкзак со встроенной алюминиевой рамкой по форме спины ( турист .). и уложил самое тяжелое вниз. Остатки навязал сверху – объемно, но сбалансированно, и ничего жесткого на спине. Запасная обувь с сухими носками под рукой. Фляжка со свежей водой на поясе. Немного подумал и сменил кроссовки на размятые берцы – наверняка валуны попадутся.

Закончил. Встал. Надел «станок» и подтянул лямки. Попрыгал. Тяжеловато, но, если не бежать, можно уйти хоть куда.

Вспомнил, как бил в тайге кедровый орех в последний урожайный год и выносил каждую ходку по полкуля – за день два рейса.

Перед отъездом решил сходить третий раз, хотя уже и смеркалось. Дорогу знал наизусть, но все равно споткнулся и рухнул животом на торчащий кверху острый сучок упавшей лесины.

Хорошая отметина! Если бы не пряжка брючного ремня, что развернула деревяшку по касательной, то сук наверняка вонзился бы в живот.

«Бр-р-р-р-р!» – съежился Мишка и пощупал шрам.

Ходу тогда оставалось километра три, а электричка только утром, часов через десять. Как выжил бы? С трудом отогнал от себя неприятные воспоминания. Махнул народу рукой: мол, как вы там?

Дядька показал направление в распадок: давай – и мальчишка пошел к реденьким деревцам, которые угадывались на входе в ущелье Рытый.

А Трифоныч в румпельной изнемогал. Адская смесь вчерашней еды и выпивки, сдобренная сегодняшним молоком, рвалась наружу.

Через полчаса старик сообразил: его не только неизбежно поймают в «отстое» на Шарталае, но еще и опозорят.

Петр Трифонович понял: дожидаться очередных резей в животе нельзя – силы воли могло не хватить. Незваный гость решился на вылазку. Люк открылся беззвучно.

«Плохо, не спросил свояка про туалет, – сожалел Трифоныч, – или как там его? Словечко, мать, заморское. Гальюн? Точно! – Вспомнил, и сразу почему-то стало легче. – Если напорюсь на палубе на кого, так и спрошу, мол, где тут у вас гальюн?»

Стало веселей, вот только солнце после мрака румпельной сильно резало глаза. Организм заставлял спешить…

Полуослепший, Трифоныч вывалился на палубу и на карачках рванул вдоль правого борта.

Старику пока везло, и на этом отрезке он никого не встретил.

Первая дверь – машинное отделение. Вторая. Гальюн оказался именно там. Старик быстро заскочил внутрь и стянул старинного покроя штаны. Цыкнула по полу вырванная пуговица.

Топая от нетерпения, Трифоныч забрался на унитаз ногами, и замер, еле удерживая равновесие.

Неожиданно с другой стороны двери послышались шаги.

Старик сообразил, что не заперся, и схватился за ручку. Ему оставалось чуть потянуть и накинуть защелку, но сегодняшний день оказался не его.

Дверь резко дернули с другой стороны. Шаткое равновесие нарушилось, и Трифоныч, так и не отпустивший дверную ручку, вывалился прямо под ноги обомлевшего матроса. Попытки натянуть штаны лежа на полу не увенчались успехом.

– Ты, ты… – икал опешивший матрос. – Ты как? Ты кто?

– Змей Горыныч я! – вскочил старик и разом шмыгнул в кабинку, используя его замешательство. – Стучаться надо! – ехидно крикнул он с другой стороны, намертво зачеканивая дверь толстой защелкой.

То, что происходило дальше, описывать подробно нет резона. Недоумение матроса снаружи перешло в ярость, когда стало ясно: незваный гость выходить не собирается.

Через некоторое время стороны перешли к переговорам. Заручившись твердыми обещаниями «не бить», Петр Трифонович открыл-таки дверь и сдался на милость победителей. И правильно сделал.

Уяснив суть происшествия, матросы долго хохотали. Незадачливый кладоискатель поддерживал штаны и виновато улыбался, хотя в пору было провалиться сквозь землю.