Ирина Дегтярева - Степной ветер

К утру, измученный, он все же уснул, а когда проснулся, заявил:

– Я домой хочу. Мне тут не нравится. А купаться можно и в Дону.

– Приди в себя немного, и поедем, – кивнул отец. Он чего-то такого ждал от сына. – Я завтра с утра хоть на рыбалку успею съездить. Договорился с местным рыбаком, он мне лодку даст. Тут рыба клюет как безумная. Или ты требуешь, чтобы мы сегодня же отбыли?

– Ничего я не требую! – воспламенился Мишка. – Я же злодей! Всем мешаю. Вот и Владик из-за меня теперь в гипсе.

– Я бы не стал так преувеличивать свои «заслуги». Владик сам затащил тебя на катер. В кои веки не ты инициатор заварушки. – Отец присел на край тумбочки, рядом с кроватью, где лежал Мишка, укрывшись простыней до подбородка. – Будем страдать?

– Хочу и страдаю! А ты иди купайся, отдыхай. – Потапыч смолк, скорбно поджав губы.

– Ты издеваешься? Или думаешь, что я – злодей? Уйду сейчас предаваться радостям жизни, а тебя оставлю с глупыми мыслями наедине?

– Какими?

– Такими. – Отец пересел к нему на кровать, заставив немного подвинуться. – О том, что ты никому не нужен, несчастный и несправедливо обиженный… А я-то вчера порадовался, что ты начал взрослеть. Мужественно позаботился о попавшем в беду Владике ценой собственного здоровья, оставил ему свою футболку… А теперь снова детский сад.

– Мужественно! – фыркнул Мишка. – Тоже мне мужественность!

– А вот тут ты не прав! Мужественность и смелость не только в том, чтобы скакать с шашкой наголо и рубить врагов, хотя тут, конечно, отвага необходима.

Потапыч повернулся на бок, лицом к отцу, оголив красное, обожженное солнцем плечо.

– Вообще-то во всех книжках пишут, что смелость именно в этом и есть.

– Ты же видел у меня в машине и дома икону святого Минаса? Вот он был воином в Египте. Давно. Много столетий назад, когда христианство было еще молодой религией. Христиан преследовали и убивали за их веру.

– Кто? – удивился Мишка.

– Язычники. Идолопоклонники. Они верили в своих богов, приносили им жертвы и ничего не хотели слышать об Иисусе.

– Ну, верили они в своих богов, христиане – в нашего Бога, убивать-то зачем?

– Если бы существовал ответ на этот вопрос, – отец пожал плечами, – войн тогда вообще бы не было, особенно на религиозной почве… Так вот, родители Минаса верили в языческих богов, а он стал тайным христианином. Тогда христианам приходилось скрывать свою веру. Существовали храмы – катакомбные, подземные, тайные. Я, кстати, был в одном таком на Кипре, в городе Пафосе. Перед входом, вернее, перед спуском в храм растет дерево, и на него люди привязывают белые ленточки, попросив Бога о самом сокровенном. Все дерево в белых ленточках…

Так вот, Минас служил в армии и узнал, что его подразделение направляют для уничтожения христиан. Чтобы не участвовать в этом, он дезертировал, ушел из армии, спрятался в горах, стал там жить отшельником и молиться, постигать Бога. И когда он окреп душевно и уверовал настолько, что уже ничего не боялся, с Богом в душе спустился с гор и попал на языческий праздник. Там стал всех убеждать, что они верят не в настоящего Бога, который един, а в деревянных идолов. Признался, что он христианин, зная, чем это признание ему грозит. Минаса схватили, припомнили ему дезертирство и предложили отказаться от христианства, пообещав хорошую жизнь и прощение.

Отец замолчал. Мишка заглянул ему в лицо и спросил тихо:

– Он отказался?

– Конечно нет! – удивился Петр Михайлович вопросу. – И принял мученическую смерть за Христа. Если судить по изображению на фресках, которые я видел, святого били плетьми, распяли, пытали, обезглавили и сожгли. Он принял те же муки, что Иисус, поэтому на иконе на груди у него лик Христа. Минаса часто изображают на гнедом коне, но я видел и другую икону, где он на белой лошади. Белоснежной, как твой Январь. Так вот, после смерти он являлся людям именно на белом коне и творил чудеса… Вот эта мужественность мне по душе. Ты делаешь осознанный выбор, зная, что не победишь, но веришь, что правда и Бог на твоей стороне.

– А я думал, что Минас тебе нравится, потому что на иконе лошадь, – смущенно признался Мишка.

– Эх, Потапыч, балда ты! – ласково сказал отец и приобнял его. Мишка ойкнул, когда отец коснулся его обгоревших плеч. – Ты бы лучше не разглагольствовал, а помирился с Сашкой. Вы же с Димкой и Егором его обидели, побили. А ты ведь так ждал его приезда! Он как в воду опущенный ходит. С отцом у него нелады. Ты же видел. Я уж думал, они машину по дороге сюда разнесут.