Ирина Дегтярева - Вызовите посла

Этот назойливый запах преследовал его день и ночь. Два сокамерника, негр и индеец, не источали благовоний. Особенно афроамериканец, так их тут в Штатах принято называть. У него кожа пахла как-то особенно.

Да плевать он хотел на то, что принято у янки! Он ради них рисковал собственной жизнью, благополучием, а что получил взамен? Сфабрикованное уголовное дело и вот эту камеру с белыми стенами и трехъярусной койкой. Эдакий сэндвич, где вместо хлеба – недобитый американцами индеец и так до конца и не ощутивший себя свободным от рабства негр, а он, Александр Петров, здесь в качестве уже не очень свежей начинки.

В сорок девять лет, когда половина жизни и даже большая ее часть пройдена, оказаться на нарах в чужих застенках – и это после десяти лет отсидки в Союзе!

В благословенные для него девяностые он смог покинуть преданную и проданную им за несколько тысяч рублей родину. Россия холодно отпустила его. Он запомнил провожавших его в аэропорту «Шереметьево-2» кагэбэшников. В их глазах было равнодушие, словно они видели перед собой мертвую гадюку, которая тем не менее пыталась их укусить. После его решения уехать на Запад они приглядывали за ним и, только убедившись, что он отбыл к своим хозяевам, вздохнули с облегчением.

«Ну и пусть служат, псы! – ворочался на койке Петров. – А те, кто поумнее, могут найти для себя занятие и получше, и поденежнее».

Когда только очутился в камере тюрьмы Си-Так в Сиэтле, он старался сделать все, чтобы выбраться. Заискивал перед охранниками, напросился на раздачу еды заключенным, рассчитывая на досрочное освобождение. А потом его отвели в кабинет к директору тюрьмы, и человек в штатском, не представившийся и вовсе не похожий на шерифа, сказал, что не стоит Александру усердствовать, его все равно не выпустят. Наоборот, срок будут только набавлять, подкидывая контрабанду, которую «найдут» охранники.

Теперь Петров пенял на себя, что не спросил тогда, почему это он впал в такую немилость? Не возмутился беззаконностью происходящего. Его молчание выглядело как согласие с такой постановкой вопроса. Александр в самом деле догадывался о причинах подобного отношения…

Он испытывал отчаяние. Стоило так рисковать, встречаться с цэрэушниками под носом комитетчиков, юлить, сдавать американцам ценную информацию, чтобы получить от них в благодарность «жилище» три на три метра с двумя экзотическими подселенцами. Как в анекдоте: «Собрались трое – индеец, негр и русский…»

Маленький столик, жесткие койки, стены из крупных белых каменных блоков, мрачные черно-белые робы. Крошечное окно и спертый воздух. Некуда себя деть, нечем занять, нет возможности читать – у Петрова отобрали очки. А он и смолоду-то плохо видел.

Многие из местных сидельцев читать и вовсе не умели. Несколько книг, что тут были, зачитаны до дыр. А когда Петров сидел в тюрьме в Союзе, тамошняя библиотека поражала количеством и разнообразием книг. «Еще бы! – усмехался он своим мыслям. – СССР – самая читающая страна! Читали даже зэки».

Однако больше всего изводило осознание замкнутого пространства. Это осознание находило волнами, он слышал его как шорох волн почти спокойного утреннего моря. Его душила безысходность.

…По саванне бежал жираф. Вдалеке, почти у самого горизонта. Его голова подавалась вперед, когда он вскидывал тонкие ноги. Шея раскачивалась вперед-назад довольно нелепо, но бег этот казался парадоксально грациозным, если присмотреться.

Чуть ближе росла высокая пальма с изогнутым серым чешуйчатым стволом с листьями на вершине, словно собранными в хвост. Ее перистые ветки метались из стороны в сторону, будто от сильного ветра. Но ветра не было. Воздух сосредоточился вокруг, сухой и горячий. Эта мечущаяся на несуществующем ветру пальма, и бегущий на заднем плане жираф, и террикон, оставшийся позади путника, создавали ощущение тревоги и душной безысходности, а не простора и свободы, как, по идее, должны были.

Вдруг возникли высокие белые ажурные ворота с каким-то смутно знакомым гербом на створках. К запаху сухой африканской травы, шуршащей под ногами, примешался запах металла и бензина. Путник заглядывался и увидел позади себя пыливший по саванне черный форд. Он выглядел тут даже более чужеродно, чем эти странные белые ворота. Машина довольно быстро приближалась, и за лобовым стеклом стало видно знакомое лицо. Оно увеличивалось, словно между путником и фордом поставили увеличительное стекло…