Татьяна Корниенко - Херсонеситы

Из арбустума к рабам вышел совершенно другой человек – собранный, умеющий приказывать, знающий, что и как делать.

Единственное, чего Дионисий не смог, – заставить себя заглянуть в колодец. Раб, спустившийся туда на веревке, сообщил, что доставать нечего. Сама земля заплакала, приняв убитых, – давно не знавший влаги колодец вдруг заполнился водой.

Недалеко от дома, в стороне, куда уходило солнце, чтобы не мешать ночи расправить свои крылья, Дионисий нашел место для четырех могил. Это будут самые печальные из могил – пустые кенота́фы. В них он опустит только то, без чего невозможно прожить в царстве мертвых: одежду, посуду, еду, питье, деньги, которые наконец-то примет Харон и выполнит свою работу.

Наблюдая воспаленными глазами за работой рабов, он не заметил, как забрезжил рассвет.

К восходу солнца все было готово к обряду погребения. Дионисий подошел к повозке, забрал то, что они с Актеоном приготовили для Гераклеона, Алексии, Дайоны и Епифания.

Опустившись на колени подле могилы сестры, Дионисий положил на влажное дно ямы изготовленную коропластом собаку и пинакс, на котором еще до отплытия собственноручно вывел алфавит: Дайона так хотела научиться читать!

Мама, его самая красивая мама, не могла ходить по елисейским полям неприбранной. Ей он оставил бронзовое зеркало и дорогие благовония в предназначенном для них сосуде – белом лекифе.

Для отца Дионисий привез стригиль. Нельзя, чтобы молодой сильный мужчина не занимался совершенствованием своего тела!

Лишь Епифанию, старому телом и молодому умом, он не знал, что подарить, и уже приказал зарыть могилу, но вдруг вспомнил, подбежал к повозке, отыскал спрятанный там осколок блюда с головой воина, процарапал на обратной стороне всего одно слово – «обещаю», в полной уверенности, что его друг и наставник поймет и одобрит. И лишь после этого кивнул – закрывайте.

Когда рабы закончили свою работу, Дионисий вошел в дом, нашел четыре глиняные черепицы, углем вывел: Дайона, Алексия, Гераклеон, Епифаний. По этим надписям боги разберут, где чья могила. А после Актеон поставит на кенотафы мраморные надгробия, изготовление которых занимало немалое время.

Воззвав к тем, от кого теперь зависело благополучие дорогих ему людей, Дионисий принес жертву, и…

Пустота заполнила его сердце. Долг выполнен. Здесь, в разоренной, выжженной усадьбе, не осталось больше ничего, кроме боли и воспоминаний. А в Херсонесе ждала Зо, волновался за племянника Актеон… Здесь обосновалась смерть – там хозяйничала жизнь.

Не желая дольше ни мгновения отдавать смерти, Дионисий приказал рабам остаться подле повозки, а сам поспешил в арбустум. И почти сразу же вернулся с кожаным мешком, который прижимал к телу, как самую большую драгоценность.

Поймав заинтересованный взгляд, насторожился: еще Епифаний говорил, что даже преданный раб всего лишь человек, несвободный человек, и полагаться на его абсолютную преданность может лишь полный глупец.

Приняв решение, мальчик подошел к своим спутникам, размотал кожаные завязки, достал из мешка медный, несколько странной формы сосуд. Скрывая страх, вынул пробку. Внутри колыхнулось нечто темное, густое и вонючее.

– Мазь! – ткнул сосуд под нос каждому.

Блеск в глазах потух. А у Дионисия появилась уверенность, что он не будет задушен где-нибудь по дороге в Керкинитиду.

Капитан радостно поприветствовал живого и невредимого путешественника. Затем сообщил, что дела заставляют его вернуться в Херсонес раньше запланированного срока. Отплытие назначено на этот самый день, и если юноша не собирается задерживаться в Керкинитиде, ему остается не так уж много времени, чтобы попрощаться с городом.

Слова капитана пришлись как нельзя кстати. Чем дальше удалялся Дионисий от своей усадьбы, тем мучительнее становилось волнение за оставленную в Херсонесе Зо. Особенно не нравился ему внутренний голос. Вместо того чтобы успокоиться, он все громче и громче требовал: «Торопись! Ничего не закончено. Это только начало!»

Устав от самого себя, Дионисий решил, что прогулка по Керкинитиде позволит ему несколько отвлечься, и, не выбирая долго, направился на рынок.

После Херсонеса рыночная площадь Керкинитиды уже не казалась такой огромной, какой представлялась в недалеком прошлом. Бродя под колоннами стои, Дионисий скользил взглядом по товарам, рассматривал горожан. В лавке гончара он засмотрелся на сложный рисунок одной из гидрий, когда услышал: «Хаемон». Имя насторожило: не так много Хаемонов в полисах Таврики. Дионисий невольно прислушался. Два богато одетых человека, не принимая во внимание присутствие мальчишки, говорили слишком тихо, чтобы их беседу можно было считать обычным досужим разговором: