Татьяна Корниенко - Херсонеситы

В Керкинитиду пришли на рассвете. Капитан – медноволосый, грубоватый, веселый – сообщил, что на этот раз не собирается задерживаться в порту надолго, и если мальчик поторопится, через три дня у него появятся все шансы отплыть обратно в Херсонес.

Поблагодарив капитана, Дионисий вместе с двумя рабами ступил на берег, по которому когда-то прогуливался с отцом и Епифанием.

К счастью, рабы, как и обещал Актеон, оказались не только преданными, но проворными и сообразительными. Дионисий еще сражался с собственными эмоциями, когда один из них, посланный разузнать, что произошло за последнее время с усадьбой, сообщил: дом и плантации заброшены. Кроме степных ветров там гуляют отряды скифов, и надо быть крайне осторожными, чтобы не превратиться в легкую поживу.

Печальная слава разоренной усадьбы долго мешала нанять подходящую повозку. И даже согласившийся хозяин неопределенно мычал, не называл цену, пока желание заработать не перевесило страх потерять собственность навсегда.

В конце концов дело было улажено, и чуть за полдень Дионисий увидел родные стены.

Огонь почти не тронул камня снаружи. Трудно было представить, что здесь больше не живут люди. Родные люди – звонкий колокольчик Дайона, тихая нежная мама, сильный, но любящий отец. И рабы – услужливые, никогда никем не обиженные.

Не в силах сдерживаться дольше, Дионисий прижался к стене своего дома, обнял, словно она была живая и тоже прошла через все муки вместе с людьми, которых защищала. Нагретый солнышком камень ответил теплом, напоминая о другом, живом тепле, которое берёг и не смог уберечь когда-то.

Опустошенный, обессиленный, Дионисий не скоро нашел в себе силы войти в дом.

Пожар пронесся по всем комнатам, уничтожая разноцветье росписи, мозаику, перекрытия. То, что не удалось сделать огню, довершили скифы. У разбитого очага Дионисий нагнулся, поднял глиняный черепок, провел по нему пальцем, стирая гарь. Из-под черноты проступил рисунок – голова воина. Сердце заколотилось, в глазах потемнело: это был осколок блюда, в котором обычно подавали распаренное зерно. Когда-то, еще до рождения Дайоны, Дионисий любил гладить эту голову пальцем. А отец, вынимая его испачканную руку из блюда, громко смеялся и говорил, что скоро мальчик вырастет, станет таким же храбрым воином…

Слезы хлынули рекой. Пальцы разжались, черепок отлетел к стене. Всхлипывая, Дионисий поднял его, стиснул в кулаке. Свободной рукой вытер мокрые щеки, озадаченно посмотрел на черную от сажи ладонь. И вдруг мысль – неожиданная, сладостно-мучительная – пронзила, заставила вздрогнуть: ведь он же может поговорить с отцом! Так, как говорил много лет назад с умершим старшим братом. Правда, брат приходил сам…

Страх и ожидание подкатились к горлу душным комком. Дионисий рванулся бежать, но понял, что возникшая однажды мысль больше не оставит его, собрался с духом и позвал в пустоту:

– Отец!

Холод прошел по комнате, дотронулся до спины, коснулся волос. Дионисий посмотрел прямо перед собой так, как умел делать только он да еще Епифаний. Светлый туманчик, круживший рядом, обрел узнаваемые и такие родные контуры. Дионисий вскрикнул, протянул руки, бросился вперед – прижаться, обнять, и… разрушил все слабенькое, тонкое, бестелесное, что сумел вымолить у Аида. Мерцание потухло, оставив: «Будь осторожен, сын!»

Горе ударило свежей волной, вынесло мальчика из комнаты. Он пронесся через пролом, бывший когда-то входом в его дом, и, рыдая, спотыкаясь, цепляясь хитоном за деревья и виноград, помчался по арбустуму, все еще помнящему хозяйские руки, лелеявшие этот сад, пока не одичавшему, ухоженному. В какой-то момент Дионисий упал и остался лежать, уткнувшись лицом в высокую зеленую траву.

Постепенно плечи перестали вздрагивать, глаза приняли осмысленное выражение.

Дионисий осознал, что глядит на большого черного муравья, который прямо под его носом пытается протащить между толстыми перепутанными травинами огромное зерно. Его собрат, вцепившись с другого конца, с не меньшим упорством тянет зерно на себя.

По мокрой от слёз руке поползла отсвечивающая зеленью муха. Остановилась, почистила крылышки. В волосы заскочил и запутался кузнечик.

И все это было так… так обычно. Нет, Дионисий не успокоился. Он развернулся от прошлого к настоящему, вспомнил, зачем преодолел длинный, опасный путь.