Радий Погодин: Включите северное сияние

Какой-то "Тибет" спрашивал ее, что делать с "Сахаром". Какой-то "Туман" просил очень вежливо и настойчиво прислать подкормку для оленьего стада в район горы Ветровой. "Калмык" строго требовал подтвердить получение шифрованной радиограммы капитану порта. И каждый из них после просьб, требований и запросов интересовался, сбавив голос чуть не до шепота:

— "Фиалка", нет ли новостей от "Кристалла"? Кроме этих голосов, ближних, в Раину комнату врывались певцы и тромбоны, священники и футболисты, хрипы и скрипы помех, голоса лгущие и голоса протестующие, отдающие команды и взывающие о помощи.

— Я — борт семьдесят семь-четыреста пятьдесят шесть. Вызываю "Кристалл". — Голос долетел до Раиных ушей, как далекое эхо. И тут же все ближние голоса замолкли. Рая, едва дыша, подкрутила настройку. — У вас что, зажечь нечего? "Кристаллы, не вижу огней на посадочной полосе. Жгите матрацы, они уже не понадобятся. "Кристалл", "Кристалл"...

— Я — "Кристалл". Борт семьдесят семь-четыреста пятьдесят шесть, полоса смята льдами. Уходите в Порт. Когда расчистим новую полосу, дадим знать. Ждите в эфире.

— "Кристалл", "Кристалл". Я Володя Бойков. Я буду близко. Держитесь, ребята.

— Володя, уходи. Связь прекращаю. Пойду помогу народу полосу расчищать. Следи за эфиром! Следи за эфиром...

Раины руки побежали по клавишам и верньерам, — наверно, отыскивая ту самую, не существующую пока еще кнопку, которую нужно нажать — и беда отступит. Потом глаза Раины уставились на окно, на цветущую в горшке королевскую бегонию. Цветы у бегонии как мотыльки, только еще прозрачнее.

— "Фиалка", "Фиалка"... — позвали ее из недремлющей ночи.

Рая снова склонилась над своей работой.

Фонари украсили ночь светящимися шарами. Вьются в безветрии вокруг шаров легкие, народившиеся от света и от мороза снежинки. Кружатся и не падают на землю. В двухэтажных домах окна разноцветные от занавесок и абажуров. Музыка играет по радио и с пластинок.

От дома к дому, помимо тротуаров деревянных, проложены короба, как бы длинные ящики. На коробах ни снега нет, ни льда. По этим коробам побежали Ленька, Наташка и Коля.

— Что это за гробы? — спросил Коля. Ленька ответил:

— Ты свой юмор оставь, — но объяснил все же: — В коробах отопление паровое. В землю его не спрячешь — вечная мерзлота. Его и положили над землей, войлоком обернули, опилками засыпали и в деревянные короба упрятали. Это тебе не на пляже сидеть.

Шлепают Ленькины и Наташкины валенки по дощатым коробам. Шуршат Колины валенки вслед за Наташкой. На перекрестке, где короб с коробом пересекаются, как две дороги, толстый кот лежит полосатый.

Кот даже с места не сдвинулся, когда Ленька, Наташка, а вслед за ними и Коля перепрыгнули его. Коля подумал: может быть, замерз этот кот, закоченел — и все тут, и лежит на морозе трупом. Наклонился Коля, потрогал ладошкой доски, а они теплые. "Спит, — решил Коля, — пригрелся тут, на далеком Севере, и дрыхнет себе, как на печке".

Ленька и Наташка остановились, потому что короб круто пошел вниз, в темноту. Вверху звезды зеленые, как кошачьи глаза. Внизу темень — море замерзшее. Разглядел Коля в этой глубокой тьме — огоньки насыпаны грудками, словно кусочки неба выкрошились и упали вместе со звездами.

— Корабли, — объяснила ему Наташка. — Они здесь зиму зимуют — некоторые. Они первыми к островам отправятся. Придут ледоколы из Мурманска с другими кораблями. Те корабли здесь останутся, отдыхать после проводки, а эти пойдут. Потом и те пойдут, и еще... Там, — она махнула рукой куда-то вбок, — выше на севере, пролив есть — Вилькицкого, там всегда льды толкутся. Даже летом. Там без ледоколов нельзя... Летом здесь кораблей много. Они у нас отдыхают... — Эту последнюю фразу Наташка произнесла таким голосом, каким говорят ребята о вкусном мороженом или, к примеру, об апельсинах.

Представила Наташка лето. Народу на улицах — как в больших городах по субботам. На рейде корабли ворочаются. А в клубе! Танцы! И каких только нет людей. И наших, и заграничных. И моряков, и геологов, и охотников-тундровиков. Молодые штурманы в черных костюмах с золотыми шевронами и в лаковых ботинках танцуют с девушками-геологами, одетыми в кирзовые сапоги и зеленые брезентовые брюки. Геологи бородатые, комарами изъеденные, в штормовках и прожженных возле костра свитерах, танцуют с корабельными буфетчицами, разряженными в пух и прах в кружевной нейлон — на руках перчатки тонкие выше локтя. Говорят геологи корабельным буфетчицам по-заграничному, и буфетчицы геологам по-заграничному отвечают: "Йес... 0-ла-ла..." И матросы танцуют, и медсестры, и повара, и радистки, и плотники, и штукатуры, и летчики, и ученые, приехавшие по делам с зимовок. И все одеты по своему индивидуальному вкусу, или, как говорится, по своей прихоти. И всем весело, и никто ни в кого пальцем не тычет.