Владимир Добряков - Что берешь в дорогу

Вадим подсел к столу, поводил пальцем по знакомым блекло-голубым завитушкам на клеенке и поднял на отца вопросительный взгляд.

— Пап (сейчас именно так сказалось), ты из-за меня и Вари не захотел больше… ну, один, в общем, остался?

Алексей Алексеич с минуту молча стоял у плиты, смотрел куда-то в пространство, видимо удивляясь, что сын задал такой вопрос. Но удивляться, по сути, нечему — парень-то ишь вымахал, его, отца, перерос. И умом давно не мальчик уже.

— Я, Вадим, — проговорил он наконец, — не стану себя причесывать, дескать, всю жизнь любил одну Клаву и оттого верен остался ее памяти. Жизнь изменить я бы не против. Хоть и вы были, дети то есть, но одному тоскливо. Не прочь бы жизнь изменить. Может, тыщу раз думал об этом. Да вот, видишь, не удалось. Не случилось. Тут — натура, ничего с ней не поделаешь. И парнем-то был — ужас до чего стеснялся девок. И нога еще с детства усохла. Привык убогим себя считать. А как не считать? Сам забудешь — ребята напомнят. И очень я по этой причине робел перед женским полом. Да и сейчас таким остался. Точно таким же! — Алексей Алексеич грустно рассмеялся. — Зато вот птенцы у меня, — он не без гордости посмотрел на Вадима, на развернутые плечи его, крепкую шею, — птенцы у меня удались. Что ты, что Варя. В мать. С Клавой идем, бывало, — то один оглянется, то другой, так пригожа была. А у меня вместо радости — царапки на душе. И стараюсь изо всех сил хромать поменьше, чтоб не очень видно было. И всё Клава понимала, локоть мой крепче к себе прижмет я шепчет: «Не обращай внимания. Я-то знаю, что ты лучше их». Говорила так. Видать, просто успокаивала.

— Ну, просто! — возразил Вадим, с большим интересом слушавший откровенный рассказ отца. — Значит, было за что.

— Да нет же, правда. Ни ростом не вышел, ни лицом, начальник не великий — водопроводчик, и ловчить никогда не умел, зарплата — не пошикуешь. Про ногу уж не говорю.

— Значит, за скромность ценила, — наставительно заметил. Вадим. — Что не обижал ее, был честным человеком. Заботился. Правильно?

— Да вроде того, — вздохнул Алексей Алексеич. — Не обижал, это уж истинно. А если подумать — разве мог относиться иначе? Когда в парнях еще был — мечтать о такой женщине не смел. Не больница и не видать бы мне Клавы. Там все началось. Третий раз тогда положили в клинику, операцию надо было делать. Мало того, что хромал, еще и боли сильные задавили. Кость пришлось долбить. Операция — не приведи господь. Долго после нее лежал в проволоках. Там вот Клава и выхаживала меня, она сестрой работала. Видно, и пожалела горемычного, что терпел столько, стонать боялся да все глаза на нее таращил. Дотаращился — пожалела. А у женщины жалость и любовь — рядышком. Так и сошлись.

Вадим задумался. Натура. Действительно, великая сила. Что можно против нее? Хоть и говорит отец, что они с сестрой в маму, но не совсем это так. В чем-то он похож и на отца. Тоже, например, не больно смел с женским полом. Вроде и обидно сознавать себя таким, иначе хотел бы, да, видно, ничего тут не поделаешь. Сказать об этом отцу? Хотя вряд ли поверит. Убежден, что они с Варей — орлы! Варя — может быть. Познакомилась со своим лейтенантом, погуляла две недели, и заявление отправились подавать. Отцу потом признавалась, что инициатива шла от нее. Четвертый год во Владивостоке. Хоть специальность успела получить — в детском саду «носики малышам утирает», так сама шутила про свою работу.

— А меня, — глядя в окно и улыбаясь, сказал Вадим, — наш царь и бог старшина Хажаев все за младшую сестру сватал. Маншук зовут. Красавица — глаз не оторвешь. Дом, виноградник, дыни по колесу — одной рукой не поднимешь. В Чимкенте живут. Город областной.

Отец, собиравшийся проколоть вилкой картофелину — сварилась ли, с тревогой обернулся к Вадиму:

— Это где же такой город?

— Далеко. Южный Казахстан. Рядом с Ташкентом… Отец, да ты что! — развеселился Вадим. — Ехать туда не собираюсь.

Но в глазах отца, в самой настороженной позе все еще читался немой вопрос.

— Да нет же. И не знаю ее совсем. Мало ли, что красавица. Это же не все. Так ведь?

— Наверное, так.

— Конечно, только так! — авторитетно подтвердил Вадим. — Хотя, с другой стороны… Обожди, ведь ты же на родительские собрания ходил. Не помнишь такую фамилию — Шеенкова?

— Что-то не припомню, — убедившись наконец, что картошка готова и можно собирать завтрак, сказал Алексей Алексеич.

— Так… А Белову? Людмила. Она еще с глазами лежала в больнице.

— С глазами? Что-то, кажется, говорили о такой. Да, Белова… А ты почему опрашиваешь о ней? — вновь насторожился отец.