Михаил Глинка - Петровская набережная

— Я не пойду.

— Да ты что? — опешил Митя.

Это теперь, когда Толя стал так блестяще заниматься, — и вдруг передумал?! Для чего же он тогда не спит теперь ночами? Все находило для Мити ответ, если он объяснял себе, что таким образом Толя добивается заветной Дзержинки, но если не для этого…

— Куда же ты собираешься?

— Там увидим, — сказал Толя. — Но точно не в инженерное.

Шел конец зимы. Миновали февральские метели, мороз снова крепко взялся за город, и если стоишь дежурным, то ночью, выйдя на палубу крейсера, можно было увидеть, как на снежном пустыре около училища заливают из шланга черным кипятком каток. И когда на следующее утро они из окон училища видели, что к их новенькому катку подбираются с железными лопатками и алюминиевыми санками малыши из соседнего дома, то в стекла принимались барабанить, а в форточки кричать. Испортят! И Митя кричал вместе со всеми. Он учился сейчас ходить на «бегашах» «корабликом»: пятки вместе, носки врозь. В таком клоунском ходе было еще что-то крабье: ты несся боком, слегка наклонившись к центру описываемой дуги, и особенный шик заключался в том, чтобы не заметили, как ты набираешь скорость. Лена умела и это. Мите казалось, что даже звон ее коньков и тот особый. Этой зимой Мите часто казалось, что он живет только ради суббот и воскресений.

«Отойдите ото льда! Ну, кому сказано!»

За третью четверть Толя Кричевский получил все четвертные пятерки. Были у них в роте и способные ребята, и блестящие, были и зубрилы, Толя же был не такой, не сякой и не третий — он был сам по себе. Он уже настолько отличался от них, что когда однажды на построении командир роты Васильев приказал ему выйти из строя и стало понятно, что Толю сейчас будут награждать, не только Митя, но и все другие не удивились. Им уже внушили четкое понятие о заслугах и проступках, а потому они давно ждали, что Кричевский будет за свой рывок отмечен.

Вот и дождался Митя того, чего так страстно для Толи ждал. Но что же сейчас объявят? Как действительно можно наградить Толю? «К знамени, — думал Митя. — Только поставить к знамени. Но вместо кого? Неужели вместо меня? А меня, значит… тоже приказом? Снимают то есть? Нет, я так не хочу!» — «Значит, — говорил Мите тот его голос, который так мешал ему теперь иногда спокойно жить, — значит, ты готов отдать Толе только то, что тебе самому уже не очень нужно? Так? Ты друг, да? Правда ведь, ты хороший друг?» — «Ну да, я его друг, — оборонялся Митя. — Но почему же именно приказом, словно я в чем-то провинился? Я отдам ему сам… Почему у меня отнимают…»

— Рота… Равняйсь! Смирно!

Васильев посмотрел долгим взглядом на Толю, стоящего перед строем. Его явно тянуло что-то объяснить роте, но привычка молчуна победила.

— Зачитайте приказ, старшина, — только и произнес он.

Нет, не дано было Мите заранее угадывать то, что читали у них перед строем.

Приказом начальника училища воспитаннику Кричевскому за отличную учебу и образцовое поведение присваивалось небывалое звание: «вице-главный старшина».

Рота замерла. О звании таком до сих пор никто из них не слышал. Кричевский получил его первым.

Командир роты вручил Толе погончики, на которых букву «н» пересекала лычка. Лычка была такой ширины, что черного поля почти не оставалось.

— С этого момента, — сообщил Васильев, — все воспитанники роты в строевой субординации подчиняются вице-главстаршине Кричевскому. — Подумал и добавил: — Распорядок дня, дежурная служба, увольнения в город.

Из этих трех позиций складывалась вся их жизнь.

Толя не поднялся — Толя взлетел.

Ничего не объясняя, Васильев повернулся и пошел в свою канцелярию.

Перед строем роты кроме нового вице-главстаршины стояли старшины-сверхсрочники: Лошаков, Седых и другие. Некоторые из них, Седых например, числились при роте с того самого дня, как рота еще в виде пестро одетой толпы клубилась около баталерки, получая свое первое в жизни обмундирование. Командуя двенадцатилетними, сверхсрочники привыкли к непререкаемости своих прав. Сейчас, когда двенадцатилетние мальчики превратились в семнадцатилетних юношей, сверхсрочники не хотели видеть перемен. А перемены-то были. Юноши учились, да еще как, из старшин-сверхсрочников же почти никто не пошел дальше семи классов. Вина в этом была не их, но факт оставался фактом.

Положение вице-главстаршины Кричевского по отношению к этим старшинам-сверхсрочникам капитан-лейтенант Васильев не обозначил. Почему? Ведь это он добился присвоения небывалого до тех пор звания, кто же еще? Так чего же этот человек хотел? Чего он добивался? Причина вскоре стала ясна. Старшины-сверхсрочники способны были заметить непорядки, но теперь все чаще не понимали причин нарушений. Для такого же человека, как Толя Кричевский, рота была прозрачной: он все видел, все знал, все понимал.