Юлиу Эдлис: Набережная

Действующие лица:

Тетя Зина.

Люська, ее дочь.

Зоя.

Алена.

Люба.

Место действия— небольшой южный курортный городок.

Время действия— «мертвый сезон»: с начала ноября по середину апреля.

Набережная, точнее, замыкающая набережную асфальтированная площадка, огражденная со стороны моря невысокой каменной балюстрадой, от которой вниз, на пляж, ведет лестница. Собственно набережная уходит влево, направо — некрутой подъем к городскому парку: темно-зеленые зонты пиний, почти черные на фоне бледного неба свечи кипарисов, низкорослые, чужие в этих краях пальмы.

Там, где набережная вливается в площадку, вплотную к берегу стоит на вечном приколе двухмачтовый парусник с выведенным на корме крупными латинскими буквами названием: «Эспаньола». Ее легкий, стремительный силуэт графически резко выделяется на фоне неба. А когда на закате солнце садится в море и восточный ветер гонит по небу низкие облака, кажется. Что «Эспаньола», снявшись с якоря, безрассудно и вольно несется вдаль.

И не сразу глаз способен заметить, что в обращенном к нам борту судна прорублена прямоугольная ниша, закрываемая но ночь створками с тяжелым висячим замком: теперь «Эспаньола» — обыкновенное курортное кафе, торговая «точка» местного треста столовых и ресторанов.

Когда створки распахнуты, за ними видна стойка, кофейный автомат, полки с бутылками, пачками печенья, вафель и сигарет.

Перед этим кафе-фрегатом, на площадке, под пестрыми зонтами, защищающими от южного солнца, стоит несколько пластмассовых столиков с шаткими стульями вокруг.

Но сейчас солнца и жары нет и в помине — осень, начало ноября. Тихий, неприметный денек клонится к вечеру, огромное пунцовое солнце уже коснулось нижним краем кромки моря на горизонте. Створки ниши «Эспаньолы» закрыты.

Со стороны набережной на площадку выходит Люська. Ей нет еще и четырнадцати, будущей весной она окончит седьмой класс. На ней школьная форма с белым передником, но на ногах — материны туфли на высоком каблуке.

В ту самую минуту, когда Люська выходит на набережную, и возникает — или это чудится одной только Люське — тот самый удивительный оптический эффект, о котором уже упоминалось: садится в море багровый шар солнца, торопливо бегут по небу облака, и «Эспаньола», снявшись с якоря, бездумно и весело несется на всех парусах. И чудо это, как кажется Люське, длится целую вечность.

Но тут разом распахиваются створки в борту судна и в проеме появляется, будто шестым чувством учуяв опасность, тетя Зина, в белом халате поверх стеганого ватника.

Тетя Зина(кричит высоким, певучим южнороссийским голосом) . Люська, марш с набережной, сто раз тебе говорено! Чтоб ноги твоей!.. Чтоб я тебя на заразе этой не видела! Пришла со школы, поела — садись за книжки! По набережной шастать — ремня захотела?!

Люська не сразу вернулась из дальних своих грез в обыденную действительность, оскорблено передернула плечами и, демонстративно-независимо помахивая портфелем, ушла с набережной.

(Вслед ей.) Первая зараза в городе, учти! Я бы эту набережную с четырех сторон подпалила!..

Со стороны парка входит Люба. Сразу не скажешь, что ей уже за тридцать, тем более, что одевается она по провинциальной молодежной моде: яркая нейлоновая курточка с иноязычной надписью на спине, пестрый шарфик вокруг шеи, тесные, в обтяжку, вытертые джинсы. Через плечо — тяжелая сумка с фотографическими принадлежностями, на груди, на ремне, два фотоаппарата, в руке — картонный щит с наклеенными на него цветными снимками, в другой — тренога: Люба работает на набережной фотографом.

Люба. На кого это ты, Зина?..

Тетя Зина(все еще в запальчивости) . Тебе еще отчет давай!..

Люба(устанавливает в углу площадки, у балюстрады, треногу и щит с фотографиями) . Опять за Люську свою страх берет?

Тетя Зина. При чем Люська?!

Люба(равнодушно) . А боишься.

Тетя Зина(защищаясь) . Чего я боюсь?! Ничего я не боюсь!

Люба(садится на балюстраду рядом с треногой, закуривает) . А чего все матери.

Тетя Зина(огрызнулась). Сама сперва роди попробуй!

Люба. А чего тут пробовать? Много ума не надо.

Тетя Зина. Ты роди, роди, узнаешь!