Федор Глинка - Дело чести. Быт русских офицеров

Отец мой, служивший во времена Великой Екатерины в драгунском полку, оставил службу с чином подпоручика и по отставке определился в статскую службу в городе Пскове, где был любим бывшими наместниками г. Беклешовым, Ламсдорфом и Пилем. Женился он в 1784 году июня 17-го на дочери дворянина Мягкова, Елене Васильевне, которой тогда было не более 14 лет. Позднее отец мой перешел на службу той же губернии в уездный город Порхов, где купил себе дом на берегу реки Шелони и где я родился в 1792 году апреля 5-го числа.

В 1798 году старший мой брат Василий был определен в Военно-сиротский дом или корпус, который был учрежден императором Павлом [1]. Заведение сие было любимым у Государя. В нем был комплект двухсот и сверхкомплектных до 300 человек. При сем же заведении были солдатская рота и отделение девиц около ста. Директором был назначен любимец Государя, бывший в Гатчине майором, что впоследствии генерал-майор, кавалер и командир, Петр Евстафьевич Веймарн. Корпусными офицерами были дети Веймарна, Александр, Владимир и Иван Петровичи; солдатского же отделения прежде капитан Нолькен, а впоследствии майор Книпер. Директрисою у девиц жена директора. Следовательно, вся власть была у одного лица.

Вот настал и мой час. В декабре 1802 года, нарядив меня и брата Нила в зеленые сюртуки со стеклянными пуговицами, в средине коих были из фольги звездочки, и в тафтяные высокие стёганые шапки на вате, в конце коих находились большие пуговицы, обернули нас в заячьи шубы, крытые нанкой. Сборы в дорогу в старину были большие: за полгода говорили, что нужно ехать к Рождеству, за несколько недель соседи прощались, сбирали экипажи, служили молебны, повозки были за неделю у крыльца. Люди, Матвей и Минка, ходили взад и вперед в длинных сюртуках, подпоясанные кушаками. За три дня изготовили дорожные кушанья. Настал, наконец, час разлуки – дворня все до единого, не исключая малолетних у матерей на руках, собралась; плач и рыдание сопровождали наш поезд. Не буду описывать дорогу; помню только, что мы везде останавливались в крестьянских избах для ночлега и покормки лошадей. Тогда харчевен или постоялых дворов было мало.

По приезде нашем в Петербург мы остановились на квартире на Песках, близ Рождества, у кофишенка [2]Щербаева. Праздник Рождества Христова прошел, настал новый 1803-й год; помню, что отец мой, по знакомству со стариком Брызгаловым, служившим в Михайловском замке (это ныне Инженерное училище), имел случай видеть из оного замка великолепный фейерверк, данный на Царицыном лугу в столетие С.-Петербурга. Зрелище было великолепно; но я по молодости лет ничего не мог заметить особенного.

Меня с братом Нилом отвезли вскоре в Корпус, тот же, где был старший наш брат, и родители наши вскоре уехали в свою деревню. Первое время в Корпусе мне было чрезвычайно скучно и единообразно. Нас приняли сверхкомплекту, надели толстые солдатские мундиры; но по просьбе родителей наших мы спали с комплектными, у которых как мундиры, так и все содержание было гораздо лучше сверхкомплектных, у коих было все солдатское.

Обмундировка наша была следующая: поярковая [3]треугольная шляпа с шерстяным кордончиком, мундир довольно длинный, зеленый с красным высоким воротником, голова напудрена, сзади заплетены с боков маленькие косички в три прядка, а посредине коса с подкосником, обернутая черной лентой, белая портупея, застегнутая поперек портами, спереди оной медная пряжка, белые суконные исподницы, башмаки тупоносые с медной пуговицей. Нас поместили в 1-й класс, потому что мы знали только читать по-русски, более ничего. Как теперь помню, что в классе нашем были два брата Ганибал, Федор и Иван, весьма черные лицом и телом, с курчавыми черными волосами и большими белыми глазами и зубами. С нами были и солдатские дети в одном же классе. Учителями нашими были солдатские воспитанники из музыкантов.

Директор наш любил удовольствия; для своих детей, кадетов и девиц он учредил домашний театр у себя на дому на чердаке, в коем играли кадеты и его сыновья, они же и женские роли: из них был недурен кадет в женской роли Лямин, который впоследствии взят цесаревичем в конную гвардию юнкером. Костюмы доставались из малого театра племянником начальника театра Казаса, Албертом.