Петя обождал минуту, пока ребята наконец изобразят «живописную группу».
— Увековечивай!
— Ну, и что интересного? — критически произнес фотограф. — Чего все вытаращились?
— Щелкай! Всегда так снимают.
Петя «щелкнул», даже продублировал, но остался недоволен.
Ему больше нравилось делать снимки неожиданные. Вот Костя, например: неизвестно за что уцепился и заглядывает в окно — желает знать: все ли там, в зале, на месте, какие новые снаряды появились? Был слух, что старый спортинвентарь менять собираются. В такой позе Курочкин и успел снять Костю. Интересная должна получиться фотография… А вон Таня с Любой Сорокиной обнимаются, будто сто лет не виделись. Надо поскорей… Эх, резкость плохо навел!..
— А карточки будут? — подняв на фотографа большие зеленоватые глаза, спросила Люба.
— Пусть попробует не сделать! — погрозила Таня. — Мы комсомольское поручение ему дадим: отражать жизнь класса в фотографиях. Фотолетописец будет! Как тебе такое поручение?
— Если лично вас снимать — всегда готов! — бодро отсалютовал Курочкин, хотя от зеленых Любиных глаз в груди у него что-то екнуло.
— Ох, Петя, — качнула Таня головой, — американка тебе этого не простит!.. Смотрите, Валентина Викторовна! По-моему, новеньких каких-то ведет… Слышали, Чинов в другую школу перевелся. И вообще девяти человек нет. Катя Мелкова — в училище полиграфистов… Интересно, будет замена?..
Оставив Любу и Курочкина, Таня побежала навстречу классной руководительнице, шедшей с двумя незнакомыми девчонками.
— Ты не ответил: будут все же карточки? — с нажимом спросила Люба.
А у Пети с уходом Березкиной ушла и смелость.
— Конечно, если получится…
— А ты постарайся. Ты, Петя, хорошо постарайся.
Курочкин погрустнел. Она просто смеется над ним.
— Значит, договорились: ты хорошенько постараешься и торжественно вручишь мне карточки.
— Люба, — вздохнул Курочкин, — тебе жалко, что Олег не будет с нами учиться?
— С чего это взял?
— Ты, кажется, неплохо к нему относилась.
— Свое отношение я, по-моему, высказала. — Люба посмотрела на свою руку. — Ты был тогда в классе.
— Был, — кивнул Петя. — Но ведь потом ты плакала.
— Еще бы! Насочинял, будто я в кино целовалась с ним. Ерунда какая! Ну совсем нет совести у человека!
Петя понял, что пришла та минута, когда надо признаваться. Трудно носить этот груз. Если, конечно, хочешь уважать себя.
— Одну вещь хочу сказать тебе, — глядя на синюю букашку, ползущую возле высокого каблука Любиной туфли, проговорил он. — Это ведь из-за меня узнали, будто ты с ним целовалась. Он все хвастался мне, я не верил. С одним парнем поделился, а он… Ну и пошло…
— А, — небрежно махнула Люба рукой, — чему быть, того не миновать. Влепила пощечину — и не жалею. Воздух в классе будет чище!
— Ну, а как ты… что я с парнем поделился? — Петю больше всего волновало именно это.
— Да ерунда! Ну сказал. И я могла бы сказать. Думала, ты в самом деле что-нибудь такое интригующее выдашь… Ждала…
— Ждала? Чего?..
— Что вот у беседки хочешь меня сфотографировать. И сделать портрет.
— О, да я хоть целую пленку! — оживился Курочкин. — Портрет?.. Хочешь, вот такой — тридцать на сорок сделаю? На стену повесишь.
— Ты хитрый! — засмеялась Люба.
— Почему это?
— Так и у себя, наверно, такой же повесишь.
— Повешу, — признался Петя.
— Ладно, переживу, — притворно вздохнула Люба. — Где лучше встать?.. Буду загадочно смотреть в туманную даль…
Целую пленку Петя снять не успел. Комсорг Березкина посчитала, что фотолетопись жизни класса с изображением одной лишь, хоть и очень симпатичной, девушки будет выглядеть несколько странно. Остаток пленки Курочкину пришлось потратить и на другие эпизоды, рассказывающие о встрече ребят 9-А и последний день каникул.
Но Люба Сорокина нисколько не была в претензии на комсорга. Когда возвращались с этой традиционной встречи накануне первого школьного дня, она даже пооткровенничала с Таней:
— Представляешь, какие удивительные превращения! Недавно еще тебе писал стихи, а сегодня… своеобразное признание в пылких чувствах. Но… уже в мой адрес. Правда, я вот перебираю в памяти — совершенно неожиданная, удивительная цепочка событий. Не выступила бы я тогда на собрании, все было бы иначе. Олег не стал бы меня преследовать… Помнишь, какое послание сочинил, конфеты по почте! А когда я вернула конфеты, он стал придумывать обо мне всякие гадости. А не стал бы выдумывать — не схлопотал бы пощечины. Значит, и продолжал бы в нашем классе учиться. И, наверно, жизнь бы у него как-то сложилась по-другому. Иначе, чем сложится теперь. И у нас было бы иначе. Правда ведь интересно: какая цепочка выстраивается.
Читать дальше