Юрий Хазанович - Свое имя

В это время поблизости весело и зазывно пропел рожок стрелочника. Контрольный пост давал сигнал — идти на станционный путь, к составу… Максим Андреевич помахал стрелочнику газетой и потянул ручку сигнала. Воздух задрожал от острого свистка. Самохвалов спрятал ветошь и занял свое место, у левого окна.

Когда паровоз осторожно приближался к составу, Митя, стоя в дверях, отыскал глазами часы — опоздание перевалило за девяносто минут…

Поездка была напряженная, и все же он успевал полюбоваться дорогой. Ему казалось, что он уже знает все места между Горноуральском и Кедровником, но всякий раз открывал что-нибудь новое, чего не замечал в прошлые поездки, как бывает, когда перечитываешь хорошую книгу…

Дорога то бежит вдоль живой стены леса, то врывается в долину, со всех сторон замкнутую синими перекатами гор, то несется по гулкому каменному ущелью. Иногда по обе стороны ее дико громоздятся серые гигантские камни, раскиданные природой в каком-то первобытном неистовстве. Меж огромных замшелых валунов стоят редкие невысокие сосны. Им одиноко и тоскливо здесь, и они сбегают с обожженного солнцем и обветренного склона туда, где густая чаща манит покоем и прохладой.

Местами плотную зелень по крутым скатам снизу доверху прочерчивают бурые полосы — лютые следы огня. Дорога близко подходит к старым пожарищам. На снежном фоне мрачно чернеют горелые обломыши стволов, то одинокие, то будто в предсмертном отчаянии приникшие друг к другу. А дальше — снова безмятежная зелень нескончаемых лесов. Дорога взбирается в гору, и с вершины ее виден лесной коридор — ровная полоса, точно машинкой выстриженная в зеленой гущине. И по ней стелется стремительная черная колея.

Но особенно красива дорога вот здесь, на перевале. За лиловой колеблющейся дымкой лежит, словно каменное чудовище, Уральский хребет. И всегда, когда мимо проносится этот столб с черной надписью «Европа — Азия», Митю охватывает непонятное волнение; что-то чародейское, волшебное чудится ему в этой необыкновенной пограничной черте…

— Почему уголь не смачиваешь? — закричал Самохвалов. — Тебе известно, что потерь меньше…

— Виноват! — Митя оторвался от двери, поднял руки: — Только лекций не нужно.

— Видали! — шумел помощник. — Свою копеечку небось на учете держишь, а казенный рубль тебе ничто…

Максим Андреевич отвернулся к окну: совсем недавно он пробирал помощника этими же словами…

В начале поездки Самохвалов дулся, старался не встречаться глазами с ним, с машинистом, и Митя догадывался о причине его смущения. Но потом работа захватила помощника, он «отошел», даже повеселел немного.

А эта беззлобная вспышка была, видимо, запоздалым последствием утренней размолвки. Митя добродушно крикнул ему:

— Да ты не серчай. Это у меня, должно, от скорости. Чувствуешь, как жмем?

В ответ Самохвалов лихо прикрыл один глаз и выставил большой палец правой руки.

Навстречу паровозу гигантскими шагами бежали телеграфные столбы, мелькали прозрачные березнячки, испуганно шарахались в стороны молодые сосенки.

Максим Андреевич чаще обычного посматривал на часы.

— Ну как? — смущенно и радостно спрашивал помощник.

— Что — как?

— Я говорю: что они показывают?

— Известно — время показывают, — с каменным лицом отвечал машинист. — А у одного моего приятеля были часы, так те еще и месяц, и число показывали…

— Не мучайте, Максим Андреич!

— А-а, понял. Может статься, перекроем…

— Как это — может статься?

— Ну, ежели возражаешь, так наверняка перекроем…

Митя подошел к помощнику:

— Дай-ка я потоплю. А ты отдохни малость…

Самохвалов озорно сверкнул цыганскими глазами и протянул ему лопату.

Широко расставив ноги, зажмурившись от слепящего жара, Митя сильными, уверенными движениями посылал в топку уголь.

Самохвалов, наблюдая за кочегаром, вышел на середину будки.

— Видали, Максим Андреич, как топит? — И он ткнул пальцем в Митин нос, точно в кнопку звонка.

Машинист ухмыльнулся, погладил обкуренные усы.

— Скоро придется место для него опростать. — Самохвалов показал на сиденье у левого окошка.

— К тому идет, — задумчиво согласился старик.

— Всем хорош наш кочегар, — продолжал Самохвалов, — одно только непонятно: до сих пор не в комсомоле. Не то увиливает, не то сразу в партию собирается? А по всему можно сказать: авангард!

Митя услышал иронию в этих словах и, не раздумывая, кинулся в атаку:

— А я утром забыл, что ты комсомолец.