Юрий Хазанович - Свое имя

Умолкнув, они тотчас услыхали голос старика. Он продолжал свой рассказ:

— Не успел сдать паровоз — рассыльная от нарядчика: «Товарища Егармина к телефону». Прихожу. Нарядчик диспетчера выкликает и трубку мне сует. «Здравствуйте, Максим Андреич. Диспетчер Самохин вас побеспокоил. Спасибо за отличную поездку. Сейчас, говорит, рапорт подаю начальнику дороги. Уверен, что он также выразит вам свою благодарность…» А я ему: «Бригаду мою, прошу, не забудьте…» Вот какие дела бывают. Через них, моих гвардейцев, благодарность нечаянно заработал…

Самохвалов и Митя, впервые услышав о звонке диспетчера, недоверчиво уставились на машиниста.

Пожилой широколицый паровозник, с которым беседовал Максим Андреевич, догадливо ухмыляясь, взглянул на ребят:

— Что ж тут удивляться, старый? Сам же их воспитал. Сказано — «егарминский университет»!

В это время седой машинист с белыми пушистыми, как у деда-мороза, бровями, крикнул от самого окошка:

— Максим Андреич, гляди-ко очередь свою пробалабонишь…

И Максим Андреевич, схватив стоявший у ног сундучок, заторопился к кассе…

А часа через полтора Митя постучался в дом к Егармину. Максим Андреевич даже испугался:

— Что у тебя стряслось?

— Ничего, ничего не случилось, — заверил Митя, стараясь беспечной веселостью замаскировать смущение.

— Тогда зачем пожаловал? — все еще тревожась, спросил старик.

Странно, почему должно что-то случиться, чтобы кочегар мог прийти к своему машинисту? А разве нельзя так, без всяких случаев, заявиться в гости? Вот только время не совсем подходящее — сразу же после поездки, ну, за это пусть извинит хозяин…

— Если в гости, тогда заходи, прошу, — пригласил старик и заглянул в кухню: — Принимай гостя, Антоновна.

Екатерина Антоновнах бесшумно выплыла в прихожую. Лицо ее округлилось от внезапной улыбки:

— Митя? Нынче враз признала тебя, хотя давненько не видала. А у меня и самоварчик скоро поспеет… Проходи.

Старательно вытерев ноги о половик, Митя разделся, наспех пригладил жесткий ежик и склонился над своим сундучком.

— Ты что там колдуешь? — тепло проворчал старик. — Пошли в горницу.

— У меня, Максим Андреич, первая получка сегодня, — торопливо проговорил Митя. — Не вообще первая, а, как бы сказать, первая паровозная, кочегарская. Ну, и сами понимаете… — с этими словами он вошел в столовую и осторожно поставил на стол бутылку.

— Все ясно, — направляясь к столу, процедил старик неопределенным тоном. — Решил, значит, вспрыснуть этот факт… — Он ласково огладил пальцами шейку бутылки, потрогал самодельную бумажную пробку, потом поднял бутылку, поглядел сквозь нее на электрическую лампочку и разочарованно причмокнул: — Разливная…

Извиняющимся голосом Митя поспешил заверить, что другого вина в магазине не было.

— Не уважаю разливную, — брезгливо поморщился Максим Андреевич. — Я, голубок, употребляю только настоящую, с сургучной головкой, с печаткой…

Эх, напрасно Митя бегал в магазин, стоял в очереди, напрасно спешил в далекий поселок Елань — не угодил старику. Но он все же заметил робко, что в разливной водке содержится не меньше градусов и не больше вредных веществ, чем в запечатанной, и что его отец, Тимофей Иванович, насколько помнится, не отдавал особого предпочтения сургучной головке. На это Максим Андреевич ответил, что вкусы бывают разные и что, как это ни прискорбно, а придется первую Митину паровозную получку вспрыснуть чаем с вареньем. И он убрал бутылку в угол, под цветочный столик.

Похоже было, что старик и в самом деле огорчился несоответствием угощения его вкусу: как будто посуровел, от его молчаливых взглядов потянуло холодком. И только после второго стакана чая, крепкого, с вареньем из уральских «раек», он «потеплел» и почему-то стал рассказывать о Клементии Ушкове, крепостном крестьянине, рудознатце и строителе, трудившемся на демидовском заводе. Портреты Ушкова не дошли до наших дней, да и вряд ли писались с него портреты, зато сохранились дела этого подневольного уральского мастерового, чудесные дела, перед которыми бессильным оказалось даже само время. Одно из них — знаменитая плотина, построенная Ушковым и прозываемая в народе его именем.

Демидовский завод работал на вододействующей силе и испытывал в плотине большую нужду. Из года в год берега реки обследовали разные механики, в том числе и «привозные», чужеземные, но места, годного под плотину, никто из них так и не нашел. Тогда Клементий Ушков написал начальству «представление»: он-де знает, где поставить плотину, сам берется построить ее в три лета и сверх того наблюдать, чтоб устройство действовало исправно.