Владимир Добряков - Две строки до востребования

— Папа дома? Не в отпуске, не в командировке?

— Дома, — обреченно покачал головой Костя.

— А сейчас идите домой, — возвращая дневники, сказала Лариса Васильевна и даже улыбнулась на прощание белозубо и весело.

Может быть, самую-самую малость потеплело у Кости на душе от ее улыбки. Впереди — он понимал это совершенно ясно — его ждали серьезные неприятности.

Настроение испортили после обеда. Только вернулся из цеховой столовой, не успел еще прочитать в газете международное обозрение — торопливо подошел начальник смены Пронин. И без того обычно хмурый, неулыбчивый, он был сейчас мрачнее тучи.

— Плохие дела, Аркадий Федорыч.

— Да уж по лицу вижу, — усмехнулся Киселев.

— Опять два рулона забраковали. Четвертый случай за неделю.

— Н-да! — крякнул Аркадий Федорович. — От таких сюрпризов язва желудка может приключиться… А я предупреждал, Нил Палыч, не та сталь идет. Конверторщики напортачили.

— Найди виновного! Те на доменщиков кивают.

— Это что ж теперь — и план под угрозой?

— Похоже на то, — вздохнул Пронин. — Можем и без прогрессивки остаться.

— А мы-то при чем тут? Катаем, что дают.

— Так-то оно так… — Начальник снова тяжело вздохнул. — Совещание, возможно, у главного технолога соберут. Так что учти: после смены начнется.

От седьмого поста тридцатипятитонный сляб, подрагивая на рольганге, поплыл к окалиноломателю, где под страшным давлением в сто двадцать, атмосфер струя воды с треском сорвала и смыла хрупкую окалину. Аркадий Федорович, держа руку на ключе управления пульта, придирчивым взглядом провожал словно помолодевший желто-красный сляб до той самой секунды, когда валки следующей обжимной клети не втянули жаркое стальное тело в свои могучие объятия. А после той клети, ускоряя и ускоряя бег, истончавший сляб побежит дальше, дальше, в синеющую глубину километрового цеха, чтобы там, на финише, попасть в железные лапы моталки, которая в считанные минуты скрутит стальную полосу-реку в многотонный, еще пышущий жаром рулон.

Аркадий Федорович любил свою работу. Он и жизни другой не мог себе представить — без своего цеха, без характерного резковатого запаха обожженной стали, без самого прокатного стана, этого почти живого и разумного существа. И дело, которое Аркадий Федорович ежедневно, в течение десяти лет делал здесь, он считал, в своей жизни самым важным и ответственным.

И по этой причине ему, как одному из лучших старших вальцовщиков (за что и орденом отмечен и медалью), было сейчас обидно, что по вине каких-то нерадивых людей доменного или конверторного цехов стальной лист, прокатанный им и его товарищами, из которого на волжском заводе должны были сварить трубы для газовой магистрали Севера, переведен в низший сорт, и, значит, будет пущен тот лист уже на другие не столь важные и первостепенные нужды. А это убытки. И совсем не малые. Но самое главное: строители международной трассы не получат вовремя дефицитных труб.

Давно замечено: неприятности, как правило, не приходят в одиночку. Воистину трудный выдался день. В третьем часу из конторки мастеров выбежала учетчица Шурочка — хрупкое существо с большими наивными глазами — и подала Киселеву листок:

— Возьмите. Просили позвонить.

— Что это? — удивился Аркадий Федорович.

— Из школы, — сказала Шурочка с таким видом, точно старшему вальцовщику должны были непременно звонить оттуда.

— Из какой школы?

— Ну, есть же у вас дети?

— Ах да… Простите.

Девушка покривила уголки подкрашенных морковных губ, словно осуждая его за то, что он мог забыть о собственных детях.

«Действительно глупо, — подумал Аркадий Федорович. — Однако почему из школы? И прямо сюда позвонили, на работу. Что-то случилось?..»

Крайне встревоженный, Киселев передал пульт управления подчиненному и через несколько минут уже набирал номер телефона, написанный Шурочкой на листке.

— Киселев звонит. Тут меня вызывали…

— Да, Аркадий Федорович, это я просила позвонить, завуч, Лариса Васильевна.

— Что-то случилось, Лариса Васильевна?

— Мне бы хотелось увидеть вас. Сегодня не сможете?

— А… нельзя отложить? — подумав о совещании у главного технолога, спросил Киселев и тут же почувствовал, что краска заливает его лицо. И Шурочка, как нарочно, не спускает с него своих огромных наивных глаз. — Впрочем, Лариса Васильевна, в половине шестого буду у вас. Это не поздно?

— Прекрасно!

Положив трубку, Аркадий Федорович вытер вспотевшее лицо и только собирался поблагодарить хозяйку телефона, как в дверях показался начальник смены, по-прежнему мрачный, будто туча перед дождем.