Василий Ледков - Метели ложаться у ног

Всего этого Делюк не знал и не мог знать, хотя странные видения и сны серьезно тревожили его.

«Что-то в чуме не всё ладно», — думал он, понимая, что в два-три дня нельзя вернуться, да и теперь, перед главным броском на То-харад, мужчине несолидно поворачивать полозья назад из-за каких-то видений и снов. Люди это могут понять превратно. И Делюк, как все его товарищи, ходил на гусей, ловил гольца и семгу и в свой черед присматривал за оленями.

Когда все двести с лишним нарт были нагружены гусем, зайцем и рыбой, тронулись в путь.

Кроме медлительности — многим казалось, что он ходит в полусне, — Делюк ни ростом, ни какими-то особенными поступками не отличался от своих спутников, но стоязыкая молва, видимо, и здесь свила гнездо: Делюк всё чаще ловил на себе то изучающие, то заискивающие, то откровенно испуганные взгляды. Это не нравилось ему, и причиной такой резкой перемены отношения к себе простых и откровенных людей заподозрил он Сэхэро Егора, который, конечно же, больше других знал кое-что о нём.

— Ты хоть и друг мне, но язык свой придерживай за зубами, — сказал он однажды Сэхэро Егору в стороне от людей.

— Ты о чем? О чем, Делюк?! — опешил Сэхэро Егор, увидев перекошенное болью лицо друга. Он его никогда таким не видел, а потому бросило его в холодный пот, всё тело занялось мелкой дрожью. Он не знал, куда и деть свои ничего не видящие глаза, потому что всё вокруг словно заволокло не то туманом, не то дымом.

— Сам знаешь! — бросил Делюк и добавил, смягчив голос: — Сам ты должен знать, что язык твой сеет. И на людей я уже не могу смотреть: все так и едят меня глазами!

— Ты думаешь… я что-то сказал? — крайне удивился Егор.

— Кто же, как не ты!

— Пусть земля провалится подо мной, если я что-нибудь плохое сказал о тебе! Тем более здесь! Среди чужих! — сказал Сэхэро Егор, повысив голос, и, подумав, выдохнул решительно: — А имя твоё! Само имя твое! Делюк! Разве оно… ничего не говорит?! У земли тоже — уши! Зря ли вся тундра тебя Белым Ястребом кличет? Знают они, кто такой Белый Ястреб!

— Белый Ястреб… — сказал тихо Делюк и после недолгого молчания согласился: — Верно. И как это я сам не догадался?

Олени, казалось, напрягали последние силы, грузные нарты трудно ползли по дороге и часто увязали на выбитых копытами глинистых и болотистых местах. Уже с возвышений, когда упряжки поднимались на пологие холмы, виднелись рядом самые высокие пики Святых сопок, сидящие на белесой глади низинных осенних туманов.

Ехавшие в самом хвосте рогатой змейки упряжек, растянувшихся вдоль военной дороги, Делюк и Сэхэро Егор не погоняли оленей. Спешить было некуда.

Когда первые упряжки поднялись вверх на той стороне каньона, по дну которого бежит река Хыльчув, Делюк и Сэхэро Егор на этой стороне лишь начали спуск. Шум воды, бегущей по камням, заглушал все голоса. Справа, за сопками, ещё не видимое глазу, лежало пахучее море, а слева вонзались в лазурь неба своими пиками главные вершины Вангурея, подернутые дымкой. Река Хыльчув с десятками следующих один за другим водопадов как бы ввинчивалась в порыжевшие уже у подножья горы серебряным штопором.

Подъехав к пенящейся по камням реке, Делюк у самой воды остановил упряжку. Он хотел напоить оленей, но так и замер на месте: шла семга.

Большие, в сажень длиной, толстобрюхие рыбины, теснясь и царапая бока о камни, синей лавиной неслись неудержимо против воды. Было уму непостижимо, какая сила с такой быстротой и ловкостью толкала эти грузные на вид рыбины против бешеного течения, которое, судя по прошедшим впереди упряжкам, чуть не валило с ног оленей и едва не опрокидывало тяжелые нарты вместе с ездоками! В саженях трех-четырех от водопада рыбины вставали на лопасти хвостового плавника, пружинисто запрыгивали в пенистый омут под водопадом и в следующее мгновение летели уже вверх вдоль падающих струй воды, как выстреленные из лука, и снова плыли дальше как ни в чём не бывало к следующему водопаду, гонимые могучим инстинктом, продолжения жизни.

Не раздумывая долго, Делюк выхватил лук, положил на тетиву стрелу и стал ждать. Большая брюхатая рыба встала шагах в пяти от него, легко скользя против течения на лопасти хвостового плавника, выставив, как напоказ, серебристое брюхо. Делюк хотел было выстрелить, но вместо рыбьей головы он отчетливо увидел вдруг лицо Ябтане. На лице не было ни тени испуга, ни отчаяния, лишь по губам скользила вовсе не свойственная Ябтане ехидная улыбка.

— Меня-то вместе с моими детками ты убьешь, но сам ты… разве никого не ждешь? — сказала будто бы рыба, и Делюк ясно уловил её голос. — Стрела рикошетом может угодить и в него!