Леонид Фролов: Жемчуг северных рек [Рассказы и повесть]

Ужин протекал напористо. Ложки стучали об алюминиевые миски, как дятлы соревновались на сухостойных деревьях, кто кого сноровистей. Никто не жаловался на аппетит, за добавкой бегали к котлу не по одному разу.

Но уж и спали будто убитые: хоть за ноги вытаскивай из шалаша — не разбудить. Бывало, комарья набьётся под своды лиственничного сооружения — вот уж для него пир: никто ни рукой ни ногой не шевельнёт, укусов не чувствует. Утром встанут со вздувшимися волдырями на лицах и друг над другом хохочут:

— Да тебя же мама родная не узнает!

— Ничего, — подбадривал их Ваня Сак. — Это как награды в бою. Сразу видно: не до комаров было, дело делали.

На тех дальних урочищах научился Зиновий Васильевич не только заправски косить, управляться с конём, но самое главное — постиг крестьянскую азбуку сенокосной страды: убирать всё вовремя, не запускать под дождь, чтобы сено в стогах, как говорили мужики, было очень «зелёное». А это у крестьянина самая высокая похвала.

Всё делать вовремя…

И маленького человека вовремя наставить на истинный путь. Вот Ваня Сак это умел. Умел пробудить интерес к нужному делу, будничное сделать праздничным.

Получится ли так у Зиновия Васильевича, он не знал.

На повети было темно. Шуршало, оседая, смётанное в угол свежее сено, и Тишке обманчиво казалось, что в нём завелись мыши. По крыше, мяуча, ходила кошка. Дранка под ней, пружиня, вздрагивала, но мыши в сене не успокаивались, не слышали её, вили гнёзда. Тишка от этого не мог уснуть, подтягивал ноги под живот, чтобы мыши ошибочно не приняли их за мослы магазинного мяса.

Ох уж этот Славка: что ни вечер, то к Алику. Даже последнюю ночь перед выездом на Кереть нормально не мог провести. Мать не далее как вчера замахнулась на него полотенцем:

— Ты чего, ветрогон, и дома не водишься?

— Мама, — поднял на неё голубые глаза Славка. — Да ты же сама знаешь: весь день у силосной ямы, надо и поразвлечься…

У матери рука с полотенцем упала вниз.

— Тишка тоже целый день в яме, — нетвёрдо возразила она.

— Мама, — почувствовав эту нетвёрдость, заплясал перед матерью бесом Славка. — Так у Тишки же интересов нету, я в его возрасте тоже дома сидел…

— А у тебя уже интересы?

Славка, сообразив, что мать истолковала его объяснение по-своему, изобразил обиду:

— Мама, да я же не на танцы бегаю, я с Альбертом книжки читаю…

Мать, оттаивая, ворчала уже лишь ради приличия:

— И дома книжек полно… Читал бы с Тишей-то вместе — обоим бы польза.

— Мама, да Тишке же надо детские…

— Тебя не переговоришь. — Мать ушла на кухню.

Тишка попышкивал, как ёж, но молчал, не ввязывался в разговор: ввяжись, так Алику станет известно, и он тебя из четвёрки, в которую обещал включить, не раздумывая, выставит, останешься у разбитого корыта, как привередливая старуха из сказки Пушкина.

А Славка ему подмигивал:

— Правильно, держи язык за зубами! Я тебе вечером всё расскажу, — и убежал.

Дождёшься его вечером, как бы не так! Тишка был бы рад и уснуть, но в глаза как распорки вставлены, и уши напрягло локаторами: у Павлы Ивановны, у соседки, дверь скрипнет — услышат; по мосту через Берёзовку телега проедет — тоже не пропустят, отметят в сознании; ветер палый лист по крыше прогонит — и его зафиксируют. Тишка-то, досадуя на себя, понимал: они ждут, когда протопает под окнами Славка. Пробежит брат, и глаза сомкнутся сами собой, уши перестанут реагировать не только на шорохи, а и на крик: буди — не добудишься Тишки…

Славка в этот вечер явился рано (видно, про Кереть не забыл) и на поветь пробрался почти неслышно.

— Тишк, мама не ругалась? — спросил он шёпотом.

— Чего ругаться-то, она уже привыкла, что тебя нет…

Славка помолчал и стал раздеваться.

— Знаешь, лучше бы, наверно, клад найти, — вдруг признался он. — А то делаем-делаем, ничего не выходит… Да и Мария Флегонтовна — как цепная собака. Сегодня выгнала меня, говорит: «Больше не приходи, дайте нормально поспать… Оглохла от вашего стуку…»

Славка забрался под одеяло, в ненагретой постели было холодно, и его передёрнул одрог.

— А разве я стучу? Алик же стучит молотком…

Тишка приподнялся на локтях, но в темноте Славкиного лица было всё равно не разглядеть.

— Не выходит, так и ехал бы с нами на Кереть, — сказал про Алика Тишка.

— Не-е, он добьётся, — не согласился Славка. — Ему чертежи скоро придут из Москвы.

Тишка опустил голову на подушку и почему-то подумал, что, может, и не добьётся. Вот уж какое верное дело было с жемчугом, по книжкам выверено, а оказалась не та река Кереть. Нет бы загодя переговорить с Зиновием Васильевичем. Он же сразу оценил обстановку. «Ребята, — говорит, — Кереть не та, жемчужница — не жемчужница, а беззубка». Не захотели, понадеялись на свои силы…