Леонид Фролов: Полежаевские мужички

Варвара Егоровна так и сказала старшему сыну:

— Дармоед ты у меня, больше никто. Я в твои годы в поле снопы вязала наравне с бабами. А тебе, лоботрясу, дров уж лень наколоть.

— Да я наколю, наколю, не заводись только…

— Чего уж теперь «наколю»… Без тебя наколото.

Славке было, конечно, неловко, что мать вернулась с работы и ей пришлось еще заниматься дровами. Забегался, из головы все родительские наказы вылетели.

— Я, помню, маленькая была, так все хозяйство на мне лежало: и корову доила, и полы мыла, а про дрова уж и не говорю…

— Ну чего ты, мам, сравниваешь старое время с нынешним! — остановил ее Славка. — Ты же сама жаловалась, что выросла и детства не видела. А у меня детство.

— Ой ты, поросенок, матери помогать, так не детство?

В дверях звякнуло.

Дверь открылась, и Тишка, налившись кровью, переставил через порог ведро воды. Силенок у него было мало, вода плескалась через края, а ему уж ведра и не уравновесить, не нес, а волок.

— Вот у меня хороший-то парничок, вот мамкин-то помощник растет… — Варвара Егоровна притянула Тишку к себе. — Смотри-ка, семилетний ребенок воду носит, с дровами возится, а ты по деревне ветер гоняешь. Ведь тебе двенадцать годов. Скоро жениться запросишься…

Тишка захохотал:

— Же-е-нить-ся!..

А Славик мстительно подумал: «Ну подожди, маменькин сынок! Будет и на моей улице праздник».

Он вышел в ограду и решил с вечера наготовить дров на завтрашний день.

Только размахался как следует топором, вошел в охотку, а тут Володька Воронин пришел:

— Поедем на заработки!

Вот тебе раз!

— Какие заработки?

— Тресту на льнозаводе сдавать.

Славик и топор в чурбане оставил:

— Поедем.

— Да не сегодня. Завтра с утра. Ты только Маринке Петуховой скажись, что согласен. Она за командиршу у нас.

Славик сразу к Маринке и побежал.

* * *

Работа была несложная, но очень уж пыльная. Треста за зиму слежалась, и пыли в ней накопилось как на дороге. У ребят и лиц уже не видать — одни глаза оставались чистыми.

— Ой, миленькие, вас ведь и девки не будут эдаких чумазых любить. Смотри-ко, ухристосались до чего…

Маринка Петухова, женщина лет пятидесяти, сохранившая свое молодое имя Маринка за то, что была непоседлива как подросток, стояла в кузове машины, а Славик с Вовкой бросали ей снизу снопы. Маринка укладывала их поровнее и все поторапливала ребят:

— Ой, милые, поздно на льнозавод приедем, так в очереди долго придется стоять. А вам еще и умываться надо бежать.

Шофер Коля Попов, белобрысый молодой парень с Заречной Медведицы, сидел в кабине и подыгрывал Маринке:

— А я их, неумытых, и не повезу. Пускай до Березовки пешком бегут!

— Ты бы лучше, Коля, помог нам, чем барином-то посиживать, — не выдержал Славик.

— Нет, парень, — сказал Коля. — Я шофер. У меня заработок с колеса начисляется: сколь на спидометр накрутит, столь и запишут. А у тебя с тоннажа — вот и покидай снопики-то. Для мускулатуры полезно.

Он курил душистые папиросы и, изловчаясь, пускал дым колечками к Маринке Петуховой.

Маринка хохотала, отмахиваясь от колечек:

— Коля, я ведь старая с тобой играть-то. У меня и зубы давно выпали.

Коля все-таки не выдержал: натянул на себя комбинезон и стал помогать ребятам.

— Все равно не уберечься, и меня запылили.

Перед Маринкой вскоре выросла гора из снопов.

— Ой, милые, перегодите немного, а то кривой воз накладу, — взмолилась она.

Платок у нее сбился с головы, она работала простоволосая. Руки мелькали, как спицы в колесе. Но втроем-то на одну навалились, разве ей успеть.

Коля снова сел в кабину курить.

А Славик лег на траву. Спина с непривычки-то подзанемела.

Воз едва возвышался над кабиной, еще класть да класть. А силы были уже на исходе.

— Посмотри, — показал Вовка руки. Ладони у него были искрашены ссадинами. — Восемь заноз достал!

Славик посмотрел на свои повнимательней: господи, да и у него в занозах! А он-то думал, чего руки горят? Не натер пока, вроде мозолей нет. Стал булавкой выковыривать застрявшие под кожей иголки льняной костры. Насчитал одиннадцать штук.

После перерыва работать было куда тяжелее. Снопы то вырывались из рук, то перелетали через машину, и их приходилось бросать наверх по второму разу. Славка брался за них теперь уж двумя руками и сначала раскачивал, а только потом запускал к небу.