Марья Кэрдэекене - Сказание о старине и пароходе с красным флагом

Дед Тараруй несказанно удивился и, путая свою эвенскую речь с якутскими междометиями и русскими словами, завосклицал, заахал:

— Эхсия-я ты, пары! Ахсия, бэй-тэкэе! Да ты, оказывается, бувалый жа человек, Микондя! Чисто-то диво-дивное! А мы-то, туто-ка у моря сидим, у трахта, да на многолюдье, да полно-то всякова народу видаем, да все-то новости слышим, да и то, парыча, ничего этово не знаем! Ты в тайге-то видишь одни верхушки лесин да слушаешь всегошеньки одни шаги звериные, а и то, подишь ты, лучче нашего все понимаешь! Уж не дятел ли тебе там все порасстукал и порастолмачил?!

Смеху было при этом! Давно мужики так весело не смеялись!

— Так мне, — отсмеявшись, добавил Микокдя, — сказали те русские из Охотска!

А дед не успокаивался.

— Да ужель жа они с тобой разговаривали? Русские-то начальники, брат, всегда бували важными восподами, с нашим-то братом баять брезговали, а ты-то — таежный, наскрозь костром продымленный да пропахший!

Микондя при этом так весело расхохотался, что, глядя на его ровные зубы и забавно зажмуренные глазки, все мужики тоже во все горло загромыхали, застонали от смеха. Даже из леса отозвались пичужки веселым криком, будто тоже смеялись.

— Те русские не были начальничками! — тихо, отсмеявшись, произнес Микондя.

В другое время это всех удивило бы, но в эту минуту дверь открылась, и Гринча крикнул:

— Дядия-то, тятя, парахот-то уже близко!

Все выбежали из поварни. Пароход, видно было, шел к устью реки. Начинался прилив. Полдневное солнце жарко слепило, от него на море к берегу пролегали многочисленные, сверкающие тысячами блесток-звездочек дорожки. Прибой спокойно и ласково пел свою шипящую ритмичную песенку. Легкий теплый ветерок разносил завораживающие запахи моря, расцветающих трав и распустившейся лиственницы.

Все неотрывно смотрели на движущийся медленно пароход, с тревожным волнением ожидая чего-то необычного…

И тут все услыхали характерный тенорок Миконди:

— Однако, красные едут!

Эта по-эвенски сказанная фраза вызвала необычайное оживление.

— Да где же это видно? — взволнованно спросил Демьян.

— Гляди, — показывая пальцем, пояснил Микондя, — видишь, на одном конце парохода краснеет?

Всмотревшись, действительно многие увидели — над синим, искрящимся золотистыми солнечными искорками морем, на корме светлого кораблика гордо алел красный прямоугольник!

Флаг!

— Эх, люди добрые, — облегченно вздохнув, протяжно заговорил прослезившийся дед Тараруй, — ни конца нашему морю, ни краю — да издревле оно — россейское! Так могла ли даже в бедах своих тяжких забыть о нас Россея-матушка, предков наших родина православная?! — И, сняв шапчонку, он перекрестился…

Люди уже откровенно заволновались. То все разом заговаривали, то замолкали. Потом, не сговариваясь, все молча, большой толпой направились к Дядюшке: его-то поварня стояла ближе к устью реки, напротив нее с давних пор во все прошлые годы всегда останавливались на рейде, в нескольких верстах от берега, пароходы. Оттуда приезжающие на них люди и высаживались на шлюпках и катерах, сходя на берег.

В ожидании прилива все входили в поварню Дядюшки. Но там уже полно народу набралось. И когда только успели прибыть! Сидят все кругом на лавках-нарах, на шестках, на полу, за столом. Чай шиповный попивают, заедая его вареными бычками, на большом блюде сложенными. И все смотрят в одном направлении — туда, где стол обеденный стоит. А за столом — главное диво: сидят на почетном месте незнакомые, впервые увиденные всеми русские люди — мужчина и женщина, а рядом с ними по-хозяйски восседает Дядюшка и уважаемые деревенские старики.

Вошедшие поздоровались и глаз не могут отвести от невиданных до того Дядюшкиных гостей. Что за люди? Откуда взялись? Мужчина удивлял своей необычайно густой рыжей бородой, а женщина — большими изумрудно-зелеными глазами.

Не успели пришедшие опомниться от неожиданной встречи с незнакомцами, как бородач вскочил с места, бегом кинулся к Миконде и давай его радостно тискать-обнимать.

— Николай, друг ты наш! — смеясь, приговаривал бородач. — Ох, брат ты мой! Вот не чаяли увидеться! Рады тебя видеть, рады!

А потом и женщина, красавица такая, встала и тоже Микондю как сестра родная расцеловала. Мужики до того были поражены, что застыли, онемев от изумления. Да что и говорить — где это слыхано, чтобы русский как брата родного обнимал таежного человека?!