Марья Кэрдэекене - Сказание о старине и пароходе с красным флагом

— Не знаю, дядика, не знаю! Ольский тятин кум баил — добрый он бул человек, веселый… Никово «их» не боялся, глаза со страху от «них» не прятал. Нёки - то [19] Нёки — эвенское название якутов. ево любили, по ихнему умел он баять!

Потом, помолчав, Апоня добавил:

— Вчерась в тайге одного нашево встретил из деревни. Он мине сказал — «те» на Гижигу уехали! Яныга-то с солдатами остался. Беда, многора [20] Окончание «ра» означает на арманском диалекте множественное число. потягов-то собрали, всех каюров грозили стукнуть — поневоле они «их» повезли! Люди сказывают — ямских-то поркой заставили каюриться.

Рассказ Апони произвел на всех тяжелое впечатление. Мужики ходили расстроенные. Белковать в тайгу никто идти не решился. Побоялись мужчины оставлять одних женщин с детьми и стариками. Уйдут, а вдруг без них сюда нагрянут эти бандиты? Неспокойные на побережье настали времена. Да и скудные — негде совсем стало купить фунт муки, даже на пушнину, чая и табака не стало, не говоря о других вещах.

Замер, обезлюдел совсем старый тракт. Не скрипнула за это время по тракту ни одна нарта, не промелькнул ни один собачий потяг… И время-то словно застыло на одном месте. Который уж год каюры дальше «кошки» за дровами и дальше своих покосов за сеном не ездят. Поскучнела жизнь мужиков!

Как-то по весне неведомо откуда слух пришел: где-то, на какой-то Волочаевке «народ тамошний» побил и прогнал окончательно царских слуг и «беловорейцев», а заодно с ними и всех иноземных ворогов.

В деревне все облегченно вздохнули, оживились. Дядюшка ходил именинником, мужики повеселели.

Сошел снег. Вскрылась река. Разлилось половодье, да такое красивое, тихое. Ольховничек в зеркальной воде стоял, как заколдованный хоровод. Над деревней целыми днями слышны были ребячьи радостные, звонкие голоса и смех.

Уже и пасха отзвонила. Наступил троицын день. Солнце с утра празднично играло. Защебетала весна песенкой жаворонка над зазеленевшими полянками. На морском берегу, в лесу на лужайках проходило большое народное гулянье. Молодежь хороводы водила, звенели балалайки разудалой «барыней», пляс-перепляс сменялся песнями… Вдруг, покрывая радостный шум нарядных людей, послышались громкие восклицания: все передавали друг другу от кого-то услышанную новость: на Оле в великий пост побывали «народные защитники»! Яныгу с его бандитами поколотили, всех «их» вытурили!

Радость охватила народ.

— Заживем теперь со всей Россеей по-божески! — кричал кто-то из мужиков.

Вести в ту пору долетали до наших мест с немалым опозданием, «на оборочках торбазов» разных бывалых людей, невесть какими путями. Вот и тогда, в троицын день, кто-то из этих таежных пешеходов принес эту весть.

Кто-то и подробности этой новости, прилетевшей «на торбазных бубенчиках», рассказал: словно с неба свалились на Олу в весеннюю предраспутничную пору смелые люди, что перед тем в Гижиге и Наяхане постреляли бандитов — как «дров порубили», выгнали вооруженных до зубов «беловорейцев»! Люди говорили между собой — вправду, видно, миновала лихая година, если горсточка храбрецов так ловко изгнала тех, перед которыми весь таежный народ ничего не мог поделать!

Прошли праздники. Кладовки у всех опустели. Голодновато стало. Выручил ранний приход корюшки — рыбки невеликой, чаячьей радости, но голодным людям ставшей спасением.

Пережили кое-как весеннюю голодуху — не привыкать было!

Вся надежда была на летнюю путину: будет горбуша, за ней кета — будет и жизнь! А пока наступила тяжкая пора — есть совсем стало нечего. О хлебе и мечтать не смели — когда его в наших-то местах в старые годы ели досыта! При царе-то батюшке он был праздничным блюдом… Да и то не каждый год!

Уже и лето настало, давно все в поварнях обосновались, подготовились к рыбалке, а горбуша не шла. Пойдет ли, нет ли — неизвестно. Все сетки на море и на реке стояли пустыми: ни одной стоящей рыбешки еще не попадало, одни бычки идут! Голод наступал. Ребятишек поддерживали молоком от своих коровенок, а то бы совсем сгинули детишки наши. Все, сидя без дела в поварнях, охали да вздыхали. И все заботы, все разговоры только и были об одном — о рыбе! Нет рыбы — нет и еды, и дел никаких — безделье томительное, — хоть ложись да помирай!

Кое-как жизнь поддерживалась морскими бычками, за рыбу прежде-то не считавшуюся. Где мучки и чаю возьмешь?

И вот снова по береговым приморским рыбалкам и летникам народ заволновался: на горизонте моря со стороны Охотска появилась темная точка — шел какой-то пароход. За ним тонкой струйкой тянулся дымок. Его-то прежде всего и заметили люди.