Клавдия Лукашевич - Мое милое детство

— Моя босоногая команда идет… Мальчики идут петь… Пустите моих мальчиков…

— Не важные гости! И подождут… Дети еще и раздеться не успели… Покоя от этих мальчишек нет, — сердито говорит тетя Саша.

— Пусти их, Сашенька… Они пропоют и уйдут… И отец успокоится, — заискивающе обращается бабушка к дочери.

Раздается тихий звонок. Дуняша с визгливым возгласом: «Ахти-тошеньки!» бежит открывать калитку. По деревянным мосткам дворика слышен топот детских ног.

Человек 12–15 мальчиков, самых бедных жителей пятнадцатой линии Васильевского Острова, вошли в залу. Эти бледные, худые, бедно одетые ребята — все друзья, закадычные приятели дедушки. Это его «босоногая команда», его «мальчишки» — как говорили тети. В первый день Пасхи они всегда являлись петь «Христос воскресе», а в первый день Рождества — со звездою славить Христа.

Сколько возился с ними дедушка и как их любил, я расскажу после. Но тети, особенно тетя Саша, не жаловали «этих мальчишек».

— Ноги вытирайте хорошенько! Опять на полах наследите! За вами вечно приходится грязь убирать! — слышится грозный оклик тети Саши.

— Успокойся, Сашенька, они вытрут, вытрут! Я посмотрю за ними, — кротко говорит бабушка.

— Эх, принцесса, за моими ребятами грязь убрать — одна минута… И следа не останется. Главное — не было бы на душе черноты, — слышен голос дедушки из кабинета.

— Ах, папенька, оставьте вашу философию! От этих мальчишек ни в будни, ни в праздники покоя нет… Только вчера полы вымыли… — волнуется тетя Саша.

Толпа ребят, робко ступая, стесняясь, проходит в залу. И чистые детские голоса стройно поют «Христос воскресе», «Святися, святися, новый Иерусалиме».

Дедушка доволен. Он улыбается и сам подпевает своим мальчишкам. Затем он отводит бабушку в темную прихожую и что-то ей шепчет, указывая на ребят. Бабушка качает головой, не соглашается и указывает на тетю Сашу. Видимо, просьбы дедушки отклонены.

Он зазывает ребят в свой кабинет и оделяет их там яйцами и деньгами.

Мы так рады, что наконец-то в гостях у бабушки и дедушки. Восторга невозможно описать: мы не знаем, куда броситься, на что смотреть, о чем расспрашивать.

Лида обнимает и ласкает своих любимцев — двух огромных толстых котов и собак Каштанку и Каро. Я бегаю из залы в кухню, особенно крепко целую тетю Манюшу и бабушку. Вопросы так и сыплются:

— Как живут, не беспокоят ли квартиранты наверху? Что натворила нового Дуняша? Какие цветы посадил дедушка на своем дворике? Сколько он наловил птиц?

Ответы очень интересные.

— Дуняша недавно чуть не вымыла фортепиано мыльной мочалкой. Тетя Маня едва его спасла от ее усердия… Дедушка поймал трех новых птичек… А у канарейки в садке скоро будут птенчики.

Из кабинета дедушки ушли уже мальчики, и он зовет нас.

— Барышни, идите ко мне! Я тут кое-что для вас приготовил.

— Подождите, папенька… Ведь мы еще детей не одарили… — говорит тетя Саша.

И все дарят нам яички.

Тети свои покрасили цветными лоскутками. Дуняша и та где-то раздобыла крашеные. А бабушка таинственно говорит:

— Смотрите, какие яички я приготовила моим внучаткам.

— Ах, какие чудесные, невиданные яички! Где вы достали их, бабушка? И кто их сделал?

Яички были, действительно, удивительные: белые, сахарные, точно хрустальные. Внутри была панорама. И там виднелась картина — Воскресение Христово.

В то время, да еще в нашей бедной обстановке, такой подарок был большая редкость. Мы не могли налюбоваться затейливыми яичками.

Оказывается, среди дедушкиных мальчишек появились два брата — ученики кондитера. Они-то и принесли бабушке в подарок невиданные яички. После много лет эти мальчики дарили нам к Рождеству сахарных куколок, а к Пасхе — красивые сахарные яички. Теперь они уже старики и служат в лучших кондитерских Петербурга… И, наверно, вспоминают того, кто скрашивал их невеселое детство — доброго друга, «советника», как они называли нашего дедушку.

Мы переполнены радостью и счастьем. Тетки нас ласкают, развлекают.

А бабушка с нянечкой сели в уголку и беседуют. Вся их жизнь, все интересы, радости, горести неразрывно слились вместе.

Невозможно себе представить старушек милее, добрее, чем бабушка и няня. Вот они склонились друг к другу и что-то говорят так живо, взволнованно, то улыбаются ласково, то их лица принимают грустное, тревожное выражение… Эти две головы пожилых женщин — само совершенство. Одна — барская в нарядной наколке с лентами; другая — преданной слуги — в беленьком скромном чепце. Благодаря им старость мне всегда представлялась ласковой, нежной, полной снисхождения и мудрости. У нас в доме, чтобы ни случилось, мама первым долгом говорила: «Надо пойти у маменьки спросить… Вот что маменька скажет… Как маменька посоветует». И во всех житейских недоразумениях она приносила домой бабушкины советы, умудренные знанием и опытом.