Клавдия Лукашевич - Мое милое детство

С тех пор я люблю маленькие деревянные дома, окрашенные в серую краску, и непременно с зелеными крышами. Я всегда мечтала под старость иметь такой домик. «Сюда ко мне стали бы собираться мои внуки… Я бы стала им рассказывать сказки, учить уму-разуму», — мечтала я. Но это желание так и осталось мечтою.

Вот он, милый домик… Из-за забора виднеются березы и высокая жердь с клеткой для птиц. Это дедушкина затея. Он так любит птиц, ловит их в эту клетку. А зимою прикармливает везде, где только возможно.

— Ну так и есть! Окно уже у него выставлено. И около окна толпятся мальчишки, — говорит няня, прикрывая глаза рукою и всматриваясь вдаль.

— А дедушку ты видишь, нянечка?

— Конечно, он там же… Мыльные пузыри пускает… Мальчишки-то за ними гоняются… Ах, баловень большой, ах, хороводник! — ласково говорит няня.

— Он нас видит уже наверно.

— Видит, видит… Вон замахал рукой… Мальчишки засуетились, убежали.

— Вон тетя Манюша и тетя Саша бегут… А впереди Каштанка и Карошка! — радостно вскрикивает Лида.

Действительно, из калитки серого домика выбежали две девушки: одна очень маленькая, а другая высокая и тоненькая. Они стремительно направились в наши сторону. Это были наши тети. Тетя Манюша — та, что горбатенькая, очень маленького роста… Тетя Саша — высокая тоненькая блондинка.

Они бросаются к няне, христосуются, отнимают от няни «ридикюль». Каштанка и Каро вертятся около нас как сумасшедшие, прыгают и стараются лизнуть в лицо то меня, то Лиду.

— Оставь, Машенька, мой «ридикюль». Разве можешь ты его нести? — говорит няня.

— Я мала, да сильна, нянюшка, — отвечает тетя Манюша и громко смеется. Ее огромные черные глаза сверкают весело и живо, а смех звучит совсем как у нашей мамы.

Дедушка выглядывает из окна и тоже смеется. Мама и тетя Манюша очень на него похожи.

— Вот, моя старушка, и наши барышни жалуют… Здравствуйте, барышни… С великим Праздником!

Мы все христосуемся.

— Идите-ка ко мне, барышни, скорее пузыри мыльные пускать… С дымом, с мошками… — говорит дедушка.

— Ах, папенька, оставьте, пожалуйста, детей… Дайте им передохнуть с дороги… Ведь они еще и бабушку не видели! — недовольным тоном проговорила тетя Саша.

— Слушаюсь, слушаюсь, «принцесса на горошинке», я их не трогаю… Я пошутил.

Дедушка наш был оригинал, чудак, каких прежде было немало, а теперь совсем не бывает. Дедушка всегда нас называл «барышни» или «девицы». Этим он, конечно, хотел выразить, что нас особенно балуют, оберегают и нежат.

У калитки серого домика уже слышны радостные возгласы. Бабушка, тетя Надюша, Дуняша встречают нас на улице.

Все веселы, смеются, громко расспрашивают, целуют и ведут в комнаты. Громче всех раздается визгливый голос Дуняши. Она имела способность всегда хохотать и взвизгивать; за это ей очень часто попадало от тети Саши.

— Ахти-матушки! Да дитятки наши приехали! Да миленькие, да пригоженькие! — вопила Дуняша и громко смеялась…

— Авдотья, угомонись!.. — строго говорила тетя Саша.

— Да я на боярышень радуюсь… Я их раздену… Миленьких-то моих, пригоженьких моих…

— Иди, иди, Авдотья! Мы сами детей разденем…

Возгласы, радостные восклицания так и сыплются. Бабушка обо всем подробно расспрашивает няню: удались ли кулич и пасха? Здоровы ли родители? Что делали? Что шили? Когда придут дочь и зять? Почем все покупали?

Нянечка почтительно обо всем докладывает и называет бабушку «сударыней».

Бабушка наша сегодня просто красавица. В первый день Пасхи и во все торжественные дни церковных и семейных праздников мы много-много лет видели бабушку и дедушку в одних и тех же одеждах. На бабушке надето широкое пестрое шелковое платье, на плечах шаль, а на голове белый чепец с лиловыми лентами. Дедушка в праздники надевал вицмундир с массой каких-то медалей и орденов; при этом высокий воротничок с углами так странно подпирал ему голову. И казалось, что голову он держит особенно гордо, откинувши назад.

Дедушка был горбатый, невысокого роста; но он был здоровый, сильный, веселый и бодрый человек. И горб его нисколько не портил.

— Сегодня бабушка — царица, а дедушка — царь, — шепчет мне Лида. На нашем условном детском языке это означает, что наши старички красивы, нарядны, торжественны.

— А мальчики дедушкины придут петь «Христос воскресе»? — спрашиваю я бабушку.

— Приходили уже, но Сашенька их не пустила. Придут позднее для вас…

Не успели мы еще раздеться, как дедушка уже громко объявляет из своего кабинета: