Михаил Глазков - Горюч-камень [Повесть и рассказы]

— Понятно… — заключил солдат.

— Убит он, дядя Лень. Похоронку прислали…

Солдат хотел было сказать, что, может, тоже ошибочная, но промолчал, зная, что с похоронками редко ошибаются.

В это время в проулке появился Григорий и рядом — Коновалиха. Она беспорядочно семенила ногами, держась за кузнеца слабыми руками, а сама все тревожно и нетерпеливо всматривалась в тех, кто стоял у строящейся землянки.

Алексей не выдержал; кое-как поддернув на плече вещмешок, он быстро зашагал навстречу, а дошагав, бросился к матери, неуклюже обхватил ее дрожащее от безмолвных рыданий тело культяпками и уткнулся лицом в седые волосы.

— Мамушка! Родная моя! Вот я и опять с тобой. Ну, не плачь, не плачь!..

А сам весь содрогался от еле сдерживаемого плача, жгучие слезы орошали пряди материнских волос. У Мишки запершило в горле.

А у Веньки появилась надежда на возвращение отца.

Мишка, не раздумывая, откликнулся на просьбу бабки Коновалихи сходить с ее сыном Алексеем в Елец заказать протезы.

— Уж ты, Мишунька, сходи. Куды ему, такому-то калеке, одному, по нужде и то без помочи не управиться…

— Ладно, бабушка, ладно — схожу!

Вышли рано — до города пятнадцать верст и все их надо отмерить ногами. Хотя, конечно, для солдат это— не расстояние.

— А здорово село изуродовали! — сокрушенно сказал Алексей, когда вышли на окраину села. С горы было видно все Казачье, с церковью посередине, с обугленными остовами обеих школ, сельсовета и многих хат. У обочины большака все еще валялись бесформенные останки вражеских машин — след панического бегства гитлеровцев от Ельца, на поле зияли глубокие снарядные воронки.

— Большой бой был, когда освобождали Казачье? — поинтересовался Алексей.

— О, еще какой! — ответил Мишка. — Я на колокольне в то время был…

— Это зачем же тебя туда занесло? — удивился Алексей.

— Не занесло, а мы с одним солдатом огонь наших батарей корректировали. А потом я тоже на фронте был…

— О-о! Да ты герой, оказывается!

Мишка хотел было рассказать, как он навел орудийный огонь даже на свою хату, близ которой стояли немецкие пушки, как ходил в разведку, но раздумал: обидело недоверие собеседника, видевшего в нем обычного мальчишку. Резкую перемену в настроении юного спутника почувствовал и тот:

— Ну, чего насупился! Я ведь ничего такого тебе не сказал… А знаешь, и в нашей части был один паренек: подобрали его в белорусской деревне, еле живого. Немцы сожгли там все до одной избы и людей поубивали, говорят, за связь с партизанами. А парнишка уцелел, спрятался в подвале. Сырой картошкой питался, нечем больше. Там мы его и нашли. Взяли сперва в обоз, а потом, когда выправился, стал посыльным при штабе. Ты-то был не посыльным?

— В разведке.

— Ну ты, братец, даешь! Опять меня срезал.

Это откровенное признание примирило Мишку с Алексеем.

Так с разговорами они и дошли до города. Прямо на самой окраине его, по обе стороны дороги, увидели широченный противотанковый ров и «ежи» из сваренных рельсов.

Елец тоже был изрядно разбит: взгляд часто натыкался на развалины каменных, с подтеками копоти, зданий. На одной из улиц высилась громадная куча кирпичей, щебня и бетона. Им сказали, что здесь фашистские стервятники разбомбили наш госпиталь: ни один раненый не спасся. Прямым попаданием в ночное время ударили: кто-то ракетами навел самолеты.

Прежде всего надо было побывать в военкомате. Однако там не оказалось нужного начальника, и Алексей остался ждать его, а Мишку отпустил поглядеть город.

Елец! Мужественный и многострадальный город — южная окраина русского подстепья. Не раз налетали на него с Дикого поля тучи степных кочевников и осыпали стрелами крепостные стены. Тамерлан, дорогой ценой выиграв кровавую битву, предал огню и опустошению этот маленький несгибаемый городок, смело вставший со своей немногочисленной дружиной на пути его несметных полчищ. Вот и для гитлеровских орд древний город стал последней роковой чертой.

Мишка шел по улицам города и всюду видел разрушения. И подумалось ему, что хоть и в малой мере, но и он причастен к освобождению родных мест.

Пришел Мишка к высокому речному обрыву за величественным собором, откуда открывался широкий вид на заречную часть города. От железнодорожного узла долетали частые гудки паровозов, а по мосту то и дело гулко громыхали товарняки: на платформах — накрытые брезентом орудия, танки. Шли поезда на запад, по направлению к Орлу.