Олег Тихомиров - Зеленое окно

— Ну, выбрали или нет?

— Выбрали, — сказала Нина и стала называть блюда.

Официантка что-то помечала в блокнотике, который вынула из кармана, пузырем прилепившегося к ее фартуку. Огрызок карандаша так и плясал по блокнотику.

Лицо у нее было утомленное, недовольное. Пудра густым слоем лежала на щеках и носу. В общем, ничего приятного в этом лице не было.

— А братец что будет? — Официантка повернула голову в мою сторону.

— Борщ московский, — бодро проговорил я.

— Так. — Карандаш ее вновь пустился в пляс.

— Компот из свежих яблок, — сказал я, но уже не с той бодростью, так как забыл, что же я выбрал на второе.

Карандаш сплясал что-то коротенькое и замер.

А я все никак не мог вспомнить блюдо с понравившимся мне слоном. Помнил, что есть там сборный гарнир. Но вот это самое слово, красивое такое слово… проклятое слово…

— Второго заказывать не будем? — нетерпеливо спросила официантка.

— Будем, — сказал я неуверенно.

— Что?

— Это… это самое… — Я схватил меню. Перед глазами запрыгали закуски, названия вин, мороженого, сигарет.

— Сейчас, сейчас… — приговаривал я. — Сейчас…

— Ну, знаешь, мне некогда тут стоять! — Лицо ее сделалось еще недовольнее, а пудра еще заметнее. («Штукатурка сыплется», — сострил бы Виталька.) Официантка сказала: — Раньше надо было думать, — сунула блокнотик в карман и решительно шагнула прочь.

И в этот миг глаза мои поймали проклятое слово.

— Подождите! — закричал я вслед официантке. Она обернулась:

— Надумал?

— Да! — обрадовался я. — Эскалоп.

Она опять подошла к столу, достала блокнотик, принялась писать.

Когда она вынимала блокнотик, из кармана у нее вылетела красная десятка и упала прямо к моей ноге.

— Эскалоп, — произнесла официантка. — Что еще?

— Ничего, — сказал я, поднял десятку и протянул ей: — Возьмите.

— Потом, — отмахнулась она, — потом. — И пошла.

«Ну хорошо, — подумал я, глядя, как удаляется официантка. — Раз она такая…» Но мысль эта жила во мне лишь несколько секунд.

Я вскочил с места, догнал официантку у самой двери и снова стал совать ей деньги. От бега но длинной веранде я вначале не мог произнести ни слова.

Официантка рассердилась:

— Я же сказала, потом! Какой непонятливый! Сиди и жди, а бегать на стадионе будешь. — Она повернулась ко мне спиной.

— Возьмите, — сказал я зло, — это ваши. Вы уронили их.

Вот когда пудра с нее действительно посыпалась. А может, просто покраснело лицо.

— Ой, — сказала она, взяв десятку, — что же ты…

— Ничего. — Я отправился к своему столику. Но теперь она меня догнала:

— Слушай, ты извини меня, дуру ненормальную. Вот спасибо! — Она взяла меня за плечо и заглядывала в глаза, растерянно улыбаясь, — Замоталась я совсем, понимаешь! Первый день после болезни. Еле ноги держат…

Я пробормотал: «Пожалуйста», — и пошел на свое место.

Через несколько минут на нашем столе появились ножи, ложки, вилки, тарелки.

— Ну и братец у тебя, — говорила официантка Нине, — толковый братец, первый сорт. «Нате, говорит, десяточку, ваша законная десяточка, вы, говорит, ее обронили».

Потом она принесла хлеб и опять посыпалось: «толковый братец», «первый сорт братец» и, значит, объяснения, почему я такой толковый.

Я прикусывал губу, чтобы не прыснуть со смеху. Нина тоже улыбалась.

Как мы управились с первым, я и не заметил. И что особенного в «московском борще», тоже не заметил. По-моему, его вполне можно было бы назвать и «уярским».

Только съели первое, наша официантка несет второе. Все на наш стол поглядывают: что, мол, за чудеса такие!

Официантка подошла и спрашивает:

— Ну как, вкусно?

— Очень, — ответили мы.

— Кушайте на здоровье.

Эскалоп оказался поджаренным куском мяса. «Сборн. гарн.» тоже ничего особенного. Немного картошки, немного капусты, несколько зеленых горошин и долька помидора. Да, еще по краям лежали листики петрушки. Вообще-то красиво, только я не коза, чтобы жевать эти листики, мне бы побольше картошки жареной положили. А мясо было жестким и разрезать его тупым ножом, который достался мне, не было никакой возможности. Я мог бы, конечно, запихнуть в рот весь кусок и прожевать спокойненько. Но в кафе я проделать это не решался, тем более при взрослой девушке. Да и мясо-то было недосоленное.

— Знаешь, — сказал я Нине, — невкусное мясо братцу попалось.