Олег Тихомиров: Зеленое окно

С криком Таня соскользнула вниз, но успела перехватить корни и повисла на руках.

Мы бросились к ней.

Виталька подскочил раньше. Он лег на край обрыва и протянул руку, и Таня схватилась за нее правой рукой. Но вытянуть Таню у Витальки не хватало сил.

— Пусти, — заговорил он, задыхаясь, — упадем вместе… Пусти… я сбегаю за Шарыгиным… он рядом.

Таня отпустила его руку и опять схватилась за корень.

Виталька приподнялся и побежал, крича:

— Шарыгин!.. Шарыгин!..

А мы уже были возле пня.

— Держись, — сказал я и тоже лег, как Виталька. И Таня опять схватилась за руку, на этот раз за мою руку, и я подтянул ее немного. Совсем немного. Чуть-чуть.

— Я не могу, — выдохнула Таня. Я понимал, что она слабеет, под ногами у нее не было никакой опоры. Но что я мог сделать?

— Держись, — говорил я, — держись… — А в глазах туманилось от слез.

И тогда через край обрыва переметнулся Глеб. Перехватывая руками другой корень, он спустился пониже Тани и подставил ей свои плечи.

Теперь он подтягивался кверху, а я продолжал тащить Таню за руку.

Вот показалась ее голова. Вот Таня легла животом на край обрыва.

В висках у меня раздавались удары. Я ничего не мог сказать.

Таня молча смотрела в одну точку. Рот ее был приоткрыт. Она тяжело дышала.

Сзади послышались крики Витьки Шарыгина, он бежал. Топот его приближался. Я ощущал его так же, как удары в висках.

И тут я услышал другое. За Таниной спиной раздался треск. Зацокали, зашелестели мелкие камешки. Глухо ударилось…

— Глеб! — крикнул я.

Шарыгин оттащил Таню и глянул через край.

— Глеб! — крикнул Шарыгин. Помолчал. И совсем тихо проговорил: — Глеб…

…Я хожу к нему и больницу. У него перелом ноги и двух ребер.

Он неподвижно лежит в гипсе, но не киснет, а всегда улыбается, показывает свои здоровенные зубы.

— Глеб, — говорю я, — ты герой. Про тебя в газете хотят написать.

— Иди ты!

— Чтоб мне лопнуть! — говорю я. — Во двор журналистка приходила. Материал собирает.

— Трепач! — смеется Глеб.

— Не веришь — не надо, — обижаюсь я. — Тебе интервью давать, не мне. Подготовился бы.

А лицо у него все же но мужественное. Мама тогда, видно, нарочно сказала. Только при чем лицо?…

За окном уже снег. На дворе белым-бело.

— Съездим туда на лыжах, ага? — говорит Глеб.

— Хочешь вторую ногу сломать?

— Знал бы ты, как я на лыжах хожу. Будь спок!

— Посмотрим.

Я еще не говорил ему про шарыгинский подарок. Витька передал мне для Глеба свою фуражку. Ту самую, таксистскую. Но я отдам ему, когда будет выходить из больницы. Вот обрадуется! А сейчас что давать: все равно не разрешат лежать в ней.

Сегодня я пришел к Глебу, смотрю: у него Таня.

— Приветик! — кивнул я ей.

— Привет! — Она поднялась со стула. — Желаю тебе, Глеб, поскорее выздороветь.

— Посидела бы еще. — Глеб чуть заметно подмигнул мне.

У нас завтра контрольная… — замялась Таня.

— Пусть идет, сказал я, — а то пару схватит.

— До свидания. — И она пошла к двери.

С Виталькой я ее теперь не встречаю. А вообще-то, какое мне дело?

Вчера, правда, возвращался вечером и захотелось мне взглянуть на «кусочек морского дна» — на ее зеленое окно. Я слепил снежок, а потом подошел, задрал голову — зеленое окно было темным.

«Нет дома, — подумал я. — Жаль: снежки сегодня хорошо лепятся». Я запустил снежок в стенку. Он разлетелся во все стороны белыми брызгами.

Даже хорошо, что ее нет дома. А то бы выглянула, увидела меня. Потом бы при встрече остановилась, спросила: «Ты что кидаешься?» А что бы я ей ответил?