А я — его. Я знаю. Если честно, я была маленькой мегерой. Я взяла за правило никогда не передавать то, что он просил сказать по телефону. Что бы он ни говорил, я слушала его с ехидной ухмылочкой. Я делала вид, что все, принесенное им в наш дом, содержало потенциальную угрозу: могло взорваться или быть отравлено. Я ни за какие коврижки не согласилась бы подойти посмотреть великолепную коллекцию ракушек, которую он принес Джуди, когда она закончила изучать Древний Рим и перешла на Обитателей морского побережья, и никто не смог бы поймать меня за тем, что я ем его шоколадные конфеты. Да, не стану отрицать: я здорово действовала ему на нервы. Не меньше, чем он действовал на нервы мне.
Когда мы куда-нибудь ходили все вместе, я вела себя не лучше: плелась сзади, отчаянно надеясь, что никто из знакомых не повстречается нам на пути — а то, увидав его под ручку с мамой, решит еще, чего доброго, будто он мой папочка. Я не разговаривала с ним в ресторанах. Вот официант стоит с блокнотом у столика и спрашивает Пучеглазого:
— Что вы выбрали, сэр?
Он наклоняется через стол и спрашивает меня:
— Что ты выбрала?
Тогда я демонстративно поворачиваюсь к маме и говорю ей, что мне заказать. А она уже передает Пучеглазому. Тот поворачивается и диктует официанту, который старается вежливо взирать на происходящее, тем более что уже давно записал все в свой блокнотик. Пусть это смешно, но мне это было важно. И я ни за что не стала бы даже пробовать то, что заказал Пучеглазый, или меняться с ним тарелкой, если мое блюдо оказывалось невкусным, а он, один из всех, вызывался поменяться со мной. Мама это замечала. Однажды, расплачиваясь, она даже наклонилась ко мне и прошептала нежно на ухо:
— Послушай, Кит, оставь ты эту миску с таглиателли под черным оливковым соусом, ведь ты впихиваешь в себя эту лапшу только из упрямства. Поменяйся-ка лучше с Джеральдом на его порцию хрустящего цыпленка, и я заплачу тебе 4,99 фунтов плюс налоги, обещаю.
И она бы свое слово сдержала. Я маму знаю. Так что мне пришлось изрядно поработать челюстями, чтобы справиться с противным клеклым комом и добраться до дна миски, меж тем как Пучеглазый посматривал на меня с ухмылкой, отправляя в рот — кусок за куском — вкуснейшее жаркое. Я так на него обозлилась, что, когда привезли столик с десертами, не удержалась и, отклеив этикетку с какого-то экзотического фрукта, нацепила ему сзади на пиджак — пусть все видят и посмеиваются! А когда мы вернулись домой, я со злости сунула его газету под ковер и как бы нечаянно просыпала сухие листья от домашних цветов ему в пиво. Ясное дело — Пучеглазый изо всех сил старался быть терпеливым. Он столько раз делал вид, что не замечает моей грубости, и лишь однажды не сдержал гнева — когда я нарочно оставила сочинение, написанное мной для миссис Хатри, на подлокотнике дивана, чтобы он заметил, как только сядет. Я за это сочинение получила «отлично». «Надеюсь, что хотя бы часть здесь написанного — плод твоей неуемной фантазии», — приписала учительница в самом низу. Это было сочинение на тему «Что я ненавижу», и я уж дала себе волю.
«Тот, кого я ненавижу, регулярно приходит в наш дом. Бесхребетный и льстивый, ведет себя так, словно он в доме хозяин. Когда он дышит, то шевелятся волоски, торчащие у него из ноздрей. Зубы его пожелтели от старости, но просвечивающий сквозь редкие волосы лысый череп по-прежнему розовехенек, словно ошпаренный младенец. От его взгляда по спине ползут мурашки, он смотрит на людей как голодный пес в ожидании у пустой миски. Поэтому я и называю его „Пучеглазый"».
Не думаю, что у Джеральда Фолкнера хватило терпения читать дальше, поскольку буквально через пару секунд он разорвал страницу пополам и швырнул в корзину.
Да пожалуйста! Я свое дело сделала. Хотя недобрый блеск в его глазах явно предупреждал меня, чтобы впредь я не смела заходить так далеко. Но я продолжала сдавать учительнице мои маленькие шедевры: мою «Оду незваному гостю», мои замечания для обсуждения в классе на тему «Не следует разрешать разводы, пока все дети не вырастут и не покинут родительский дом», мое эссе-портрет «Стареющий мужчина». Но дома я использовала иную, более безопасную тактику допекания Пучеглазого, избирая лишь то, что спокойно могла проделывать на глазах у мамы, не давая ей повода придраться и выставить меня вон.
Читать дальше