Гектор Мало - Ромен Кальбри

Мы подняли невообразимый шум и часа два галдели так, что, кажется, и мертвый бы проснулся. Кабриоль закончил свой выход, Дьелетта протанцевала какой-то танец с Лабуйи, а затем на эстраде появился Лаполад в костюме генерала. Нам удалось собрать большую толпу. Я был ослеплен белизной чепчиков, украшавших головы глазевших на нас нормандок. Генерал сделал жест рукой, и музыка смолкла.

Наклонившись ко мне и протягивая сигару, которую он курил, Лаполад сказал:

— Не давай ей потухнуть, пока я буду говорить.

Я растерянно смотрел на него, как вдруг получил сзади здоровый пинок ногой.

— Ну, не глуп ли этот черномазый? — закричал Кабриоль. — Хозяин дает ему сигару, а он жеманится!

Публика нашла шутку очень забавной и разразилась смехом и аплодисментами.

Я никогда не курил и не знал, что мне делать: втягивать в себя дым или, наоборот, выпускать. Но сейчас было не до расспросов. Одной рукой Кабриоль взял меня за подбородок, другой потянул кверху за нос, а Лаполад быстро сунул мне в рот сигару. Вероятно, я делал уморительные гримасы, потому что зрители помирали со смеху.

Генерал снял свою шляпу с плюмажем. Водворилась тишина.

— Перед вами, — сказал он, — знаменитый Лаполад. Где же он? Неужели этот шарлатан в одежде генерала?.. Он самый. А почему, спросите вы, столь знаменитый человек вырядился таким шутом? Для того, чтобы понравиться вам, милостивые государи! Хотя каждый из вас в отдельности — человек почтенный, но, когда вы собираетесь вместе, вы становитесь настоящими ротозеями.

В толпе раздались недовольные возгласы и ворчание.

Ничуть не смутившись, Лаполад взял у меня изо рта сигару, несколько раз спокойно затянулся, а затем, несмотря на мое негодование и отвращение, снова сунул мне ее в рот.

— Эй, вы там! — продолжал он. — Господин в каске с ремешком и с красным носом, чего вы ворчите? Неужели обиделись, услышав от меня, что дома вы почтенный человек, а здесь, на площади, ротозей? Тогда прошу извинения… Я скажу иначе… Дома вы шутник, а здесь настоящий мудрец.

Толпа от восторга затопала ногами. Когда шум немного поутих, Лаполад продолжал:

— Итак, если бы я не переоделся генералом, вы не торчали бы здесь с разинутыми ртами и не таращили на меня глаза, а спокойно прошли бы своей дорогой. Но я знаю людей и знаю, на какую удочку их поймать. Вот потому-то я и выписал из Германии двух знаменитых музыкантов, которых вы сейчас видите перед собой; пригласил в труппу известного Филяса, слава о котором гремит по всему миру, пригласил Лабуйи — вот он стоит перед вами, и, наконец, изумительного Кабриоля, которого мне незачем хвалить — вы сами уже оценили его по достоинству. Вы стоите здесь потому, что ваше любопытство задето и вы говорите себе: «Посмотрим, что нам сейчас покажут!» Эй, господа музыканты, сыграйте нам что-нибудь веселенькое!

Я до сих пор помню наизусть это выступление, которое Лаполад разнообразил в зависимости от места и зрителей, и мог бы повторить его слово в слово. Удивительно, почему некоторые глупости навсегда сохраняются в памяти, тогда как полезные вещи запоминаются с большим трудом!

Однако в первый день я запомнил только начало его речи. Дым сигары вызвал у меня тошноту, и, когда я вошел в балаган, я точно отупел и двигался, как во сне. Мне полагалось по роли открывать двери клеток зверей, куда входила Дьелетта.

Я видел сквозь туман, что она подошла ко мне. Одной рукой она держала хлыст, а другой посылала публике воздушные поцелуи. Гиены, прихрамывая, медленно кружили по клетке, а лев, положив морду на лапы, казалось, дремал.

— Невольник, открой дверь! — приказала Дьелетта и вошла в клетку.

Лев не шевельнулся. Тогда она схватила его за уши своими маленькими ручками и изо всех сил потянула кверху, стараясь поднять ему голову. Лев не двигался.

Она в нетерпении ударила его хлыстом по спине. Лев вскочил, словно подброшенный катапультой, встал на задние лапы и зарычал так грозно, что у меня подкосились ноги. От страха и тошноты, вызванной курением, у меня потемнело в глазах, все вокруг завертелось, мне стало дурно, и я свалился на землю.

Ловкий и находчивый Лаполад умел использовать любую случайность.

— Видите, как страшен этот лев! — обратился он к публике. — Услышав его рычание, даже дети пустыни падают без чувств.

Мой обморок был непритворным, это было видно с первого взгляда, и публика поняла, что сцена не была подготовлена заранее. Все разразились громкими аплодисментами, а Кабриоль взял меня на руки, вынес из помещения и бросил, как мешок с тряпьем, где-то позади балагана.