Гектор Мало - Ромен Кальбри

Я долго плакал и даже не заметил, как замерз. Зубы у меня начали стучать от холода. В двухстах шагах я увидел освещенный солнцем высокий берег реки; трава на нем пожелтела и высохла от зноя. Там я, наверно, смогу отогреться на сухом песке. Но я был так напуган, что все еще не смел двинуться с места. В конце концов холод начал пробирать меня насквозь. Я расхрабрился, бросился в воду и переплыл на другую сторону. Берег поднимался в этом месте метра на два над водой. Снизу он был сильно размыт, а сверху в воду свисали переплетенные стебли хмеля и вьюнка. Я ухватился за них и, изрядно ободравшись, с трудом вскарабкался наверх.

Солнце живо согрело меня. Вместе с теплом ко мне вернулось желание жить, и я почувствовал страшный голод. Но где взять еду? Сторож вместе с платьем унес и мои деньги.

Между тем проходил час за часом, а я все еще ничего не придумал и не знал, что делать. Время от времени наверху, в нескольких шагах от меня, проезжали по дороге повозки. Но какой помощи можно от них ожидать? Как я выйду из своего убежища совершенно раздетым? Я бы мог, пожалуй, прикрыться листьями, камышом или соломой, но это не приходило мне в голову.

Солнце начинало склоняться к западу. Скоро наступит ночь. Но вряд ли я теперь проведу такую приятную ночь под открытым небом, как накануне. Тогда я спал, зарывшись в душистое сено, и меня согревала моя одежда. А сейчас я сижу совсем голый на узкой полоске песка! Что же делать? Я смотрел на воду, и от ее быстрого течения у меня начала кружиться голова. Мне казалось, что я уже вижу там страшные ночные чудовища.

Оставалось не больше часа до заката солнца, как вдруг я услышал на дороге шум колес нескольких повозок. Внезапно этот шум прекратился: повозки остановились как раз позади меня. С того места, где я прятался, я не мог видеть дороги, но по скрипу цепей и звяканью железа понял, что лошадей распрягают. Тут раздалось рычание, вой или рев, какого я никогда не слышал, не похожий ни на ржание лошади, ни на ослиный крик и гораздо более грозный. Птички, уже усевшиеся на ночь в кустах, разлетелись в разные стороны с жалобным писком. Большая полевая крыса бросилась к моим ногам и забилась в свою нору, возле которой я сидел.

Через несколько минут мне показалось, что наверху по лугу кто-то ходит. И я не ошибся.

— Я стибрил курицу, — сказал чей-то голос.

— Как тебе удалось?

— Подшиб ее камнем, привязав его к кончику кнута, а потом вытащил, как рыбу из воды. То-то поднялся куриный переполох!

— Ее надо сварить.

— Если увидит Кабриоль, он ее отберет, и нам достанутся одни кости.

Этот разговор не предвещал ничего хорошего. Но именно потому он и придал мне смелости, которой бы у меня не хватило, будь это честные люди.

Цепляясь обеими руками за крутой откос, я подтянулся и высунул голову из зарослей хмеля, чтобы посмотреть, что делается на лугу.

Два собеседника, которых я по осипшим голосам принял за взрослых, оказались мальчиками моего возраста. Это совсем успокоило меня, и, приняв решение, я высунулся еще больше.

— Позвольте вас спросить… — начал я.

Они обернулись и сперва не поняли, откуда раздается голос, так как не заметили моей головы, выглядывавшей из кустов. Удивленные и испуганные, они остановились, не зная, что им делать: подойти поближе или поскорее удрать.

— Здесь какая-то голова! — воскликнул один из них, увидев меня.

— Верно, утопленник, — заметил другой.

— Дурак! Какой это утопленник — ведь он говорит!

В эту минуту с большой дороги раздался грубый окрик:

— Эй вы, бездельники, скоро вы нарвете травы?

Я посмотрел в ту сторону и увидел три длинные повозки, выкрашенные в желтый и красный цвет, стоявшие в ряд одна за другой. Очевидно, это была труппа странствующих комедиантов.

— Кабриоль! Кабриоль! — закричали ребята.

— Ну что?

— Идите сюда, здесь дикарь! Настоящий дикарь!

Кабриоль подошел к ним:

— Ну, где же ваш дикарь?

— Здесь, спрятался в кустах…

Все трое подошли поближе и, оглядев меня, покатились со смеху.

— На каком языке говорит ваш дикарь? — спросил тот, кого звали Кабриолем.

— На французском, сударь, — ответил я.

И я рассказал о своем злополучном приключении, которое показалось им много забавнее, чем мне. Они просто покатывались со смеху.

— Лабуйи, — обратился Кабриоль к одному из мальчиков, — поди принеси ему штаны и рубашку.