Елена Верейская - Фонарик (сборник рассказов)

Конечно, надо бы им прямо сказать всё это. Но… Вова больше всего на свете боялся разреветься. Мальчику — и реветь?.. Но когда он думал о своей обиде на взрослых, то чувствовал, как комок подкатывает к горлу и глазам становится горячо…

В один из таких вечеров Вове показалось, что в прихожей раздался осторожный звонок. Он поднял голову. Ну да! Вот и мама пошла открывать.

— Кто там? — тихо спросила она. Ответа Вова не услышал, но замок щёлкнул, и до него донёсся радостный возглас:

— Киросенька! Наконец-то!.. А мы уж…

— Дети спят? — тихо спросила Киросенька.

— Спят. Раздевайтесь скорее, пойдём к дедушке. Он уже лёг, но это ничего!

Минуту спустя Вова уже стоял, прижавшись к притолоке двери в комнату дедушки.

— Что делается, что делается! — взволнованно рассказывала Киросенька. — Наша группа почти вся разгромлена. Все арестованы! Я каким-то чудом уцелела. Кто-то всех нас выдал. Я не пошла домой, — возможно, там у меня засада. Друзья, вы приютите меня на ночь? Я шла к вам осторожно! Кажется, шпика за собой не привела.

— Ну, конечно же! Вот тут на диване и ляжете, — ответили вместе папа и мама.

— Ну, рассказывайте, рассказывайте! — торопил дедушка.

— Эту неделю я была на фронте… — начала Киросенька. — Разруха полная! Иногда солдатам сутками еды не подвозят. А настроение у них — везде по-разному. Есть части, где накал дошёл до предела… Ждут только сигнала, и штыки будут повёрнуты. Есть части, где и офицеры заодно с солдатами… Особенно не кадровые, из прапорщиков. А есть части совсем сырые, из глубокого тыла… Тёмные, многие неграмотны… Эти ещё верят в «царя-батюшку». Начнёшь им объяснять: не немецкий, мол, солдат тебе враг. Он такой же подневольный, как ты! А главный враг — царь и его министры-капиталисты. Это они гонят тебя на смерть, под немецкие пули. И на что это война тебе, тебе-то?!

— Понимают? — спросил папа.

— Многие понимают, но не все. До чего же они затурканные, забитые, бедняги! Косятся, молчат, того и гляди офицеру выдадут… С этими труднее всего! А в наступление гонят, — продолжала Киросенька, — офицер сзади с револьвером… Чуть остановись, поверни назад, — на месте уложит! Однако на многих участках фронта идёт братанье: наши выкинут белый флаг, оружие побросают и выходят из окопов. И немцы тоже им навстречу. Руки друг другу жмут, обнимаются… Ведь и немецким солдатам осточертела война!

— Везде бы так! — воскликнула мама.

— Ну, а в общем? — нетерпеливо спросил дедушка.

— А в общем… — Киросенька глубоко передохнула, — а в общем — хорошо! Накипает гнев, накипает ненависть!.. Эту стихию правительству уже не усмирить. События близко! Наших многих арестовали, да ведь всё новые и новые агитаторы идут в войска, на заводы, на фабрики! Скоро уже, скоро!..

— Эх, мне бы ноги! Мне бы ноги мои сейчас вернуть! — с тоской проговорил дедушка.

— Дедушка! — ласково сказала мама. — Да ведь ваши листовки сделают больше, чем десять агитаторов! Ведь их без волнения и гнева читать невозможно!

— А как поднимают настроение солдат на фронте ваши карикатуры, Юрий Ильич! — воскликнула Киросенька.

«Вот как, дедушка листовки пишет!.. Папа для солдат карикатуры рисует… — подумал Вова. — И всё это от нас тоже скрывают!»

В комнате дедушки с минуту молчали. Потом мама тихо сказала:

— Киросенька, это не всё… я по вашему лицу вижу, чего-то вы не договорили… У вас на душе ещё какое-то своё, личное горе. Да?

Киросенька ответила не сразу.

— Да, — тихо заговорила она. — Горе. Но не только моё личное, а всех… На днях двух наших курсисток расстреляли. Я их хорошо знала. Они тоже на фронте вели агитацию в войсках. Среди солдат оказался предатель…

Киросенька замолчала. Стало очень тихо. Вдруг стукнула крышка пианино. Мама негромко заиграла, и, словно сговорившись, все вполголоса запели:

Торжественный мотив революционного похоронного марша ширился и до боли проникал в самую душу. Вова

уже не сдерживал слёз, они текли по щекам, и он только боялся, чтобы не всхлипнуть громко.

И снова не все слова песни понимал мальчик. Какой-то «деспот»… какая-то «рука роковая» что-то чертит на стене… Но дело же не в словах!.. Всем своим существом переживал он гибель этих двух девушек… Ведь они такие же, такие же, как Киросенька! Ведь и её могут схватить и расстрелять эти «враги-палачи»…