Яков Кравченко - Ночь на кордоне

Я торопливо вытащил чемодан и открыл его. Прямо сверху лежала книга Брема. Я схватил её и хотел было уже бежать, но обратил внимание на множество бланков и листов, напечатанных на машинке. Это были протоколы допросов, рапорты, приказы. Я стал их просматривать и, увлёкшись, не услышал, как около дома остановилась машина. Торопливый стук каблуков по ступенькам крыльца привел меня в чувство, и я еле успел нырнуть под кровать.

В комнату быстро вошёл немецкий офицер. По шагам я узнал в нём художника.

Подойдя к спящему, он сбросил гармошку на пол — она жалобно рявкнула — и стал наотмашь бить его по лицу.

— Мерзавец… Скотина… — кричал он, нанося удары. — Встать!

Художник схватил ведро воды и выплеснул в лицо полицейскому. Илья зашевелился, закашлял, зачихал и сел, уставившись безумными глазами не на офицера, а на меня. Залезая под кровать, я в спешке не опустил одеяла и теперь сидел весь у него на виду.

Художник же, продолжая ругаться, расхаживал по комнате, чуть не наступая мне на пальцы, и кричал:

— Сейчас же умой рыло — и марш в полицию! Не заставляй меня застрелить тебя прямо тут, как собаку. Сволочь… Ты думаешь, если весишь десять пудов, то не найдётся верёвки, которая тебя выдержит? Врёшь, мерзавец. Сам явись и сам напиши рапорт, как проспал мост. А там мы посмотрим, с живого с тебя шкуру драть или с мёртвого, И живо! Чтоб через десять минут был в полиции…

Художник повернулся и пошёл к дверям.

Тут произошло то, чего я никак не ожидал.

Илья вдруг вскочил с поразительной для его грузного тела лёгкостью и, схватив со стола бутылку, ударил ею художника по голове. Тот, не вскрикнув, упал на колени и повалился навзничь. Илья прыгнул на него и, как зверь, сопя и рыча, стал душить.

Я отодвинулся дальше под кровать, потому что художник, дрыгая ногами, мог ударить меня сапогом.

Всё свершилось за минуту. Ноги художника перестали дёргаться, забились мелкой дрожью и наконец безвольно развернулись и затихли.

Илья поднялся, тяжело дыша, посмотрел на свою жертву. Потом выбежал в коридор и выглянул наружу. Убедившись, что художник приехал один, он вернулся, схватил в охапку неподвижное тело и поволок во двор.

Потрясённый увиденным и онемев от страха, я продолжал сидеть под кроватью, ожидая своей участи. Мысли мои словно застыли, и мне даже не приходило в голову, что сейчас ничто не мешает мне убежать.

Илья не возвращался долго, должно быть, он прятал убитого в сарае. За это время страх во мне сам собой улёгся, я вылез из-под кровати, взял книгу и полицейские бумаги и кинулся в коридор. Но тут наружную дверь заслонила огромная фигура Ильи. Я почти налетел на него. Растопырив ручищи-грабли, он двинулся на меня. Ноги у меня подкосились, я еле переставлял их, отступая. Наткнувшись спиной на шкаф, остановился. «Конец…» — мелькнула мысль. Я взглянул в выпученные глаза полицейского и зажмурился. И с закрытыми глазами я чувствовал, как тень его фигуры надвигалась на меня. В ожидании неминуемого удара, я весь сжался в комок, прижал руки к груди и… ощутил под рубашкой холодную сталь револьвера. Я выхватил его из-за пазухи и, не открывая глаз, надавил на спуск. Грянул выстрел. Впрочем, я не слышал его. Я только почувствовал, как наган рвануло у меня в руках и как что-то большое и грузное медленно опустилось на пол.

Только через минуту я открыл глаза. В комнате слоями висел дым, пахло порохом.

У ног моих, на том самом месте, где только что был задушен художник, лежала огромная туша Ильи.

Я выронил револьвер и, с опаской обойдя мёртвое тело, бросился на улицу.

Дома мы с тёткой расслоили обложку книги и извлекли оттуда лист бумаги, на котором были напечатаны фамилии партизан. Большинство их мне не были известны, некоторых я знал. Какова же была моя радость, когда я прочёл фамилии Дарьи Петровны, моей тётки и моего отца… Теперь я понял, почему отец не хотел эвакуироваться и до последних минут оставался в городе.

В городе с каждым днём становилось тревожней. Улицы запрудили машины, танки, обозы с ранеными. Вокруг них сновали немецкие и венгерские солдаты. Запорошенные снегом, они напоминали наполеоновских солдат во время переправы через Березину. Офицеры кричали, ругались, отдавали резкие приказания.

Фронт приближался.

Ночью удары страшной силы потрясли наш дом. Со стен посыпалась штукатурка, зазвенела посуда, с кастрюли соскочила и покатилась по полу крышка.