Владимир Степаненко - Компасу надо верить

— Я первый раз видела здесь уток! — сказала Настя.

Солнце было в зените. Короткие тени подчеркивали четкие границы открытых пород. Противоположная сторона карьера была круто срезана. Издали она походила на развернутую домотканую дорожку.

Большая черная полоса — чернозем; белое поле — мел; красные жгуты ткани — глина; белые нити — мел; желтая полоса — толстый слой песка; природа была неравнодушна к красной краске — и внизу дорожки прибавился еще один слой глины.

— Любуетесь? — рядом с нами остановился знакомый шофер.

— А где железная руда? — спросила Эля.

— Внизу, — шофер показал рукой на дно, где на площадках стояли экскаваторы и долбежные станки.

В небо то и дело взлетали ребристые стрелы экскаваторов. Падали и снова взлетали.

— Юра, где стоят четырехкубовые экскаваторы? Папа должен где-то здесь работать.

— С длинной стрелой — это шагающий! — показал я рукой. — Десятикубовый. Ниже второй шагающий — пятнадцатикубовый. А остальные четырехкубовые. Отец с дядей Макарием в другом месте работают. Скоро перейдут в карьер.

— Ты знаешь, где они работают?

— Дядя говорил.

— Мы найдем их?

— Запросто.

— Почему вода красная? — спросила Настя. — Это от руды?

— От красных железняков, — сказал я.

— Точно! — шофер удивленно покосился на меня. — Вода по руде бежит и окрашивается. Скоро мы уже до руды дойдем.

— Осталось пройти сеноман-альбу, а там руда! — продолжал я объяснять.

— Да ты профессор! — удивленно протянул шофер. — Сеноман-альба. Это значит мел. Я его вожу на своем самосвале.

— Вы все знаете, — с завистью сказала Эля. — Алексей Мартынович объяснил?

Настя наклонилась и отломила большой кусок мела. Завернула в платок и спрятала в карман.

— Звездин кого хочешь научит, — согласился шофер. — Башковитый парень. С вами возится?

— Наш вожатый! — ответил я.

— Ну смотрите, ребята, а я поехал, — попрощался шофер. — Здорово вы меня разыграли! Хотел вам карьер показать, а вы сами профессора. Сеноман-альба, так, что ли?

— Я пойду искать Алексея Мартыновича, — сказала Эля. — Повезло вам с вожатым.

— Юра, поедем к папе.

— Дядя Макарий говорил, что они на песке работают.

— На песке? — тихо переспросила Настя, как будто прислушивалась к своему вопросу.

Я не мог понять ее встревоженности. Показалось, что за ее словами таится какой-то скрытый смысл.

Эля Березкина стала со мной здороваться. Достижение. Кажется, довольна, что побывала в карьере. А я здесь при чем? Довез ее шофер. Смешно вспомнить: шофер назвал меня «профессором». А профессору надо еще зубрить «Важнейшие минералы железа». Одни формулы. Пока их запомнишь, голова распухнет!

Н. не стала со мной разговаривать. Убежала из карьера. Уехала на автобусе. Мне пришлось отвозить домой велосипед. Не могу понять, что случилось. Все девчонки странные.

Чуть не забыл: у дяди Макария неожиданная радость. Получил письмо от своего ведомого — Бориса Голованова. Письмо из Весьегонска. Я с удивлением рассматривал фотографию. Без формы Голованов похож на директора школы.

Дядя разговорился. Рассказал об одном воздушном бое. Это случилось с ним первый раз. Я записал рассказ по памяти.

Истребители вылетели шестеркой штурмовиков. Ведомым у дяди был Борис Голованов.

Над линией фронта на штурмовиков набросились двадцать «худых». Так летчики называли «мессершмиттов». У «худых» преимущество в высоте и скорости.

Дядя Макарий решил применить хитрость. Четверку оставил охранять штурмовиков, а сам с Борисом развернулся на восток. Дал полный газ. Надо было любой ценой набрать высоту.

Четверка офицеров бросилась в атаку. Треск пуль по обшивке ЛА-5 заставил дядю применить резкий маневр. Бросил самолет в пикирование. От страшной перегрузки в глазах потемнело. Выйдя из пикирования, сделал горку. «Мессершмитт» проскочил вперед и сам попал в перекрестие прицела. Дядя дал длинную очередь из пушек. Сбитый МЕ-109 взорвался.

Фашисты решили отомстить за своего летчика. На пару истребителей устремилась восьмерка «худых».

Дядя поздно заметил опасность. «Худой» пристроился ему в хвост. Борис Голованов своим самолетом прикрыл ведущего. Фашист успел открыть огонь. Сбил ведомому фонарь, в плоскости зияла огромная дыра.

— Держись, прикрою! — передал дядя по радио. Он резко задрал нос своего истребителя и дал длинную очередь по «мессеру». Черный дым потянулся за вторым сбитым фашистом.