Лазарь Карелин - На тихой улице

Как ни верти голову, устраивая ее поудобнее на подушке, как ни жмурь глаза, чтобы не видеть торчащей за занавеской полной и яркой луны, а сон не идет.

Вот уже второй час лежал Коля на своей по-моряцки узкой, жесткой кровати и все думал, думал, а о чем, и сам толком не мог понять.

Мысли, волновавшие Колю, были какие-то тревожные, путаные, без начала и конца. Как в холодную воду, не хотелось забираться в эти мысли.

«Эх, заснуть бы! — в который раз подумал Коля. — А завтра…» И он опять начинал беспокойно вертеться под одеялом и бить кулаками ненавистную подушку.

— Коля! — позвала его бабушка.

Анна Васильевна спала на диване. Луна светила так ярко, что Коля хорошо видел лицо бабушки. Глаза у нее были открыты, и в них не было сна, хотя она легла спать в одно с ним время.

— Что? — неохотно отозвался Коля, понимая, что сейчас бабушка спросит его, почему он не спит. А он и сам не знал почему. Нет, он знал, но не мог сказать. Да нет же, нет, он и сам не знал!

— Фу ты! — обозлился Коля, едва не вылетев из постели — так стремительно повернулся он под одеялом. — А тут еще эта проклятая луна!..

— Не спится, так и не спи, — сказала бабушка.

Это что-то новое — бабушка не любила, если Коля долго не засыпал, и всегда ворчала: «Опять набегался, опять уши горят!» Да и голос у нее прозвучал сейчас как-то по-новому, а как — не понять.

— Коля! — еще раз окликнула внука Анна Васильевна.

Не дождавшись ответа, она села на постели.

Волосы у нее были заплетены на ночь в две тоненькие седые косицы, а лицо, наверно из-за лунного света, показалось Коле бледным и печальным.

— Ты-то что не спишь? — спросил он, тоже садясь на постели.

— По той же самой причине, что и ты, внучок.

— А я… — смутился Коля. — Я просто так не сплю…

— Не знаю только, велика ли беда, — сказала бабушка. Простоволосая, в широкой кофте и длинной ночной юбке, она встала с дивана, босиком перешла комнату и села в ногах у внука. — О чем это я спросить тебя хотела? Ах да, вот о чем… — Анна Васильевна наклонилась над Колей, который лежал теперь на спине, плотно-плотно зажмурив глаза. — Ты с кем нынче дружишь-то? Ну, с Владимиром разошлись, так с кем теперь?

— Со всеми, с кем и раньше, — не открывая глаз, сказал Коля.

— С этим… с высоким таким, дружишь?

— Дружу, — пробормотал Коля.

— Серьезный паренек, — похвалила бабушка. — Его Сашей зовут?

— Сашей.

— Да ты открой глаза-то, чего в жмурки играешь?..

— Спать надо.

— Спать, спать, — соглашаясь, покивала Анна Васильевна. — А с этим маленьким, чернявым тоже дружишь?

— С Цыганенком?

— Может, и с Цыганенком. Озорной, а видать, сердечный.

— Дружу и с ним, — сказал Коля, все никак не решаясь взглянуть на бабушку.

— Без друзей-то худо, — как бы невзначай обронила она. — Ну, а Симагин — обучил он тебя на мотоциклете?

— Обучил, — несколько оживившись, сказал Коля. — Я и на автомобиле сам уже езжу.

— Один?

— Нет, не совсем. Я за рулем, а Симагин рядом со мной.

— Вот еще выдумки! — нахмурилась бабушка. — Мал ты для такой науки.

— Значит, не мал, если езжу! — Коля наконец открыл глаза.

— А вот и мал! — сердито сказала Анна Васильевна. — Да не смотри на меня казанской сиротой, я и сама не слепая. Нашел себе дружка! И чего он привязался к тебе? Какой такой интерес ему с мальчишкой время терять?

— Он тоже моряком был, — неуверенно сказал Коля. — Как и папа…

— Что ж, что был! А теперь вот все у палатки с пивом околачивается. Моряк! Эх, Коля, Коля…

— Он всегда веселый… С ним интересно…

— А с ребятами, с друзьями, тебе не интересно?

— Интересно… — отвел глаза Коля. — Только я… я неправду тебе сказал… — Он приподнялся на локтях и ткнулся лицом в плечо бабушки. — Я ведь и с Сашей и с Цыганенком тоже поссорился.

— Ну вот! — Анна Васильевна обняла внука. — Вот и доездился на своем мотоциклете… Недоглядела я. Беда, недоглядела…

— Бабушка! — томясь, сказал Коля. — Бабушка!

— Что, внучок? — встрепенулась Анна Васильевна.

Но Коля молчал.

— Коленька, — выждав немного, окликнула его Анна Васильевна, — ты скажи мне, что у тебя на сердце. Ты не таись. С кем другим, а со мной тебе таиться незачем.

— Я и сам не знаю, — тихо, как бы издалека, отозвался Коля.

Он снова лег на спину и еще крепче зажмурил глаза, чтобы не видеть бледного, расстроенного лица бабушки.

Так велика была его обида на мать, отчима, товарищей, да и на самого себя, так смешалось все в его сознании и таким смутным и хмурым представлялся ему завтрашний день, что заговорить обо всем этом не хватало мужества.