Всеволод Нестайко - Загадка старого клоуна

Но князь боялся, что горожане это оружие могут повернуть против его самого, и отказал.

Тогда вспыхнуло восстание, первое в истории Киева восстание простых людей про правителей.

Восставшие разгромили Гору, княжий двор и дворы бояр и воевод, прежде всего ненавистного тысяцкого Коснячка. Изяслав и Всевоволод Сбежали. Киевляне освободили из тюрьмы полоцкого князя Всеслава Брячиславича и провозгласили его великим князем киевским.

— Зачем? — удивился я. — А откуда он вообще взялся там в тюрьме, это Всеслав Брячиславович?

— Зачем — я и сам не знаю. А взялся он очень просто. В 1067 году дружина его была разбита Изяславом, Святославом и Всеволодом в битве на реке Немига, а сам был захвачен в плен во время переговоров.

— Он что — был такой хороший?

— Нет. Он просто ограбил Софийский собор в Новгороде и спалил город. Восставших киевлян он через семь месяцев предал и сбежал к себе в Полоцк. Изяслав захватил Киев и жестоко покарал восставших. Семьдесят предводителей было казнено и очень много ослеплено по приказу сына Изяслава Мстислава, дружина которого первая вступила в город.

— Семьдесят предводителей! — воскликнул я.

— Семьдесят. В летописи так и записано. И есть все причины считать, что в первом киевском восстание принимали участие принимали участие скоморохи. Потому что во всех воспоминаниях про скоморохов подчеркивается бунтарский их характер. Вот так…

— Вот, всё точно. «Один из семидесяти, которых…» казнили за руководством восстания в Киеве в 1068 году!

— Похоже на то. Послушаем, что скажет Елисей Петрович — Чак посмотрел вверх. Я тоже поднял голову.

Елисей Петрович, как всегда, сидел на ветке, но в этот раз не читал, а сдвинув на кончик носа очки, поглядывал на нас и внимательно слушал.

— Елисей Петрович, что вы думаете? — спросил Чак. Елисей Петрович слез с дерева, примостился рядом с нами на лавке.

— Слушал внимательно и с интересом. От себя могу добавить, что впервые скоморохи упоминаются как раз в историческом документе «Поучение о каре Божьей», который был написан как отклик на события, что потрясли Русь в 1068 году, то есть на знаменитое киевское восстание.

— О, а говорили, что историю не очень хорошо знаете, — улыбнулся дедушка Чак.

— Ну, эта история мне очень близка, — возразил леший. — Я же сам родом из тех времен. И документ этот исторический «Поучения о каре Божьей» нашего брата коснулся непосредственно. Не раз читал, почти на память знаю. Вот что там пишется (цитирую по памяти): «Всякими хитростями вводить в обольщение дьявол, отвращая людей от бога трубами и скоморохами, гуслями и русалками… Когда же подходит час молитвы, мало людей оказывается в храме. Стоит только плясунам, дудочникам или иным игрецам позвать на игрище бесовское, то все бегут радостно и весь день там торчат, участие принимая в зрелище, а когда в церковь позовут, то люди зевают, чешутся, потягиваются и говорят: дождь, холодно или еще что-нибудь. А на зрелище ни крыши, ни укромных местечек, а дожди и ветер, но всё принимают, радуясь увиденному на погибель души. А в церкви и крыша, и затишье дивное, но не хотят прийти на поучения». О!..

— Хорошая у вас память, — с завистью сказал я.

— Вы заметили, — не прореагировал на мою похвалу леший, что скоморохи тут названы слугами дьявола, а игрища их — бесовскими? Вот, как видите…

— Ой! — неожиданно мысль мелькнула у меня в голове. — Вы же говорили, что родом из тех времен и… Так, может, вы и участие принимали в тех событиях?

— Нет! — вздохнул Елисей Петрович. — Я же всё-таки леший. Жил я тогда не в самом Киеве, как теперь, а в лесу. Правда, неподалеку, за Перевисищем. Так тогда назывался поросший лесом Крестовый Яр, где теперь пролегает Крещатик. Да и молодой я был тогда очень, молодой и зеленый. В буквальном смысле. Нет, не принимал я тогда участие в тех делах. Очень жаль. Но сейчас поучаствую с удовольствием. Вместе с вами… Так, значит, тысяча шестьдесят восьмой год. А месяц вы знаете?

— Не только месяц, а и день в летописи указан, — сказал Чак. — Пятнадцатое сентября. И началось всё вот, на этот месте, на Подоле, на торговище.

— Ясно! Пятнадцатое, значит, сентября шестьдесят восьмого года. Ну-ка! — Елисей Петрович поставил на времявизоре «экспозицию», прищурился. — Та-ак!.. Скомороха как звали? Напомните. — Терешко Губа.

— Та-ак. Губа, значит… Раз Губа, то должен быть, ясное дело, губастым. Как Смеян, как Хихиня… Может, он даже предок их. — Наверно! — воскликнул я.