Всеволод Нестайко - Загадка старого клоуна

— Стёпа! Добрый день! — Я сначала не узнал его голос по телефону. — Ну, как дела?

— Ничего… Добрый день? А у вас? А вы? Как вы себя чувствуете?

— Сейчас нормально. А было так себе. Поэтому и не звонил. Ты сегодня не очень занят? Уроки сделал?

— Сделал. Сделал. Вольный! Свободный!

— Так, может, встретимся? Через час. На Подоле. У памятника Сковороде. Тебе и пересаживаться не надо. На шестьдесят втором автобусе. До конца.

— Хорошо. Хорошо. Договорились. Сердце моё сразу заколотилось в груди в два раза быстрее.

Но почему на этот раз на Подоле, у памятника Сковороде. Ему же с площади Победы добираться неудобно. Хотя нет, там трамвай идет, девятый, кажется, или десятый… Что же ожидает меня сегодня? Куда сегодня перенесусь я, в какое время, в какой век? С кем встречусь? Какие приключения переживу?

Я не узнал Чака. На нем была плохонькая, латаная, какая-то дореволюционная, до пяток свитка, подпоясанная веревкой, полотняные, обтрепанные снизу штаны, на ногах постолы. На лавочке рядом с ним лежал узелок и длинная березовая палка. Прохожие, проходя мимо него, улыбаясь оглядывались.

Заметив удивление на моем лице. Чак успокаивающе кивнул: — Так нужно. Сейчас объясню. Садись.

Я сел, немного смущаясь от любопытных взглядов прохожих.

— Мы с тобою, друг мой, навестим сегодня Григория Савича Сковороду… Не удивляйся. Я долго думал над словами Тимохи Смеяна. Разыскать самим скомороха Терешко Губу — дело безнадежное. Скоморохи — странствующие актеры-весельчаки, предки современных циркачей — появились где-то в XI–XII столетиях, если не раньше, и просуществовали до XVIII столетия. Где этого Губу искать, в каком веке — кто его знает. И вот надумал я посоветоваться с Григорием Савичем Сковородою, одним из наимудрейших и самых интереснейших людей, каких рождала земля наша и видело киевское небо. Ты же хоть знаешь, кто такой Григорий Сковорода?

— Ну, как же… — покраснел я. — «Всякому городу нрав и права…» Мой дед Гриша очень любит эту песню петь. И в кино я когда-то видел, по телевизору, как он у царицы в хоре пел. А потом в Киево-Могилянской академии учился. А потом у какого-то помещика репетитором был. А потом всё бросил и стал странствующим философом и поэтом.

— Правильно. Этот фильм снял Иван Петрович Кавалеридзе, о котором я уже тебе рассказывал. Кинорежиссер, скульптор и писатель. Этот вот памятник тоже его работы. М в Лохвице его памятник Сковороде. И пьесы о Сковороде он писал. Выдающийся, великий человек был Григорий Савич… Такие, может, один раз в тысячу лет рождаются. И поскольку уже мы с тобой путешествуем по времени, не воспользоваться этим и не увидится с Григорием Сковородой было бы непростительно. Если уж он не поможет нам, то никто не поможет. Только не могу я позволить себе появиться перед Сковородою внезапно, из будущего, как мы до сих пор появлялись. Не могу я позволить себе смущать чистую душу мудреца и философа чем-то неизъяснимым и невиданным. Поэтому и отважился на это лицедейство, на этот маскарад. У знакомого костюмера с киностудии попросил эту одежду восемнадцатого века. Выберу подходящий момент, материализуясь незаметно и… А тебе уже, Стёпа, придется оставаться невидимкою…

— Ну что же, — пожал я плечами. — Раз надо… А где Елисей Петрович?

— На дереве. Читает.

Я поднял голову.

Над нами, в густой кроне дерева на ветке сидел Елисей Петрович, легкомысленно болтая ногами и тихонько, как листва шелестит, хихикал, читая какую-то детскую книгу с яркой обложкой. — Что читаете, Елисей Петрович? — спросил я. — Здравствуйте.

Елисей Петрович сдвинул очки на кончик носа, посмотрел вниз на меня.

— А-а… Добрый день! Да это украинские народные сказки «Как дядька черта дурил». Люблю иногда антирелигиозную литературу почитать. Интересно! Хи-хи-хи… Ну что? Будем двигаться? — он спустился с дерева. — Куда сегодня?

Чак переглянулся со мною.

— Нам нужно в 1764 году, к Григорию Савичу Сковороде. Он тогда как раз в Киев приехал с юным другом своим, воспитанником харьковского коллегиума Михаилом Ковалинским. — Ну что же… Поехали! Миг — и всё изменяется вокруг.

Мы стоим в базарной толпе, что собралась у сбитой из досок сцены в три этажа, где происходила прощальная перед каникулами представление студентов академии. На среднем этаже — дела земные, на верхнем — небесные, на нижнем преисподняя. Хохочут зрители, смотря представление. — Прощайте! — сказал нам Елисей Петрович и исчез.

— Не будем терять время, идем в академию, — сказал Чак. — Там-то, наверно, знают, где теперь Сковорода.