Всеволод Нестайко - Загадка старого клоуна

— Нам туда, на Подол, — кивнул Елисей Петрович вправо, в сторону Михайловского монастыря, подскочил и взлетел. Мы с Чаком тоже подскочили и взлетели.

Я летел и удивлялся — неужели это Киев? Отдельными островками стояли церкви и монастыри. Улиц не было видно, окруженные садиками одноэтажные домики были раскиданы на значительном расстоянии друг от друга.

На берегу Почайны распростерся огромный базар — знаменитый, самый старый в Киеве Житный торг. Десятки, а может, и сотни саней, нагруженных разным товаром, в беспорядке скучились на нем. Надышанное множеством людей и коней белое облако клубилось над базаром.

— Киево-Могилянский коллегиум, — сказал Чак, показывая на одноэтажное каменное строение с церковью, что стояла прямо у базара.

Я кивнул.

С надстроенным вторым этажом оно стоит и сейчас на Красной площади. Мемориальные доски сообщают, что тут учились и работали Михаил Ломоносов и Григорий Сковорода.

Мы пролетели мимо коллегиума, миновали Житный торг и приблизились к мрачного вида монастырю, обнесенному каменным забором.

— Это! — сказал Елисей Петрович, опускаясь на землю. — Дальше вы уже сами. Вот там, в глубине двора, в маленькой темной келье. Видите узенькое не застекленное оконце… Ну, бывайте! Я назад в зоопарк.

И Елисей Петрович исчез.

Мы с Чаком поднялись в воздух, преодолели стену и двинулись по безлюдному заснеженному монастырскому двору.

Еще, не долетя до оконца, мы услышали из кельи веселую песню:

— Гой-да! Гой-да! Тру-лю-лю! Я грустить не люблю! Гой-да! Гой-да! Хи-хи-хи! Пусть печалятся враги!

Оконце в толстой, почти двухметровой кирпичной стене было узкое, как бойница. Оно сразу напомнило мне окошко в камерах-одиночках Косого капонира, самой страшной киевской тюрьмы, где когда-то сидел подпоручик Борис Петрович Жадановский — руководитель восстания киевских саперов в 1905 году. Теперь там музей. Я три дня не мог прийти в себя после посещения этого музея.

И теперь, когда я вместе с Чаком проскользнул сквозь оконце в келью, меня всего аж передернуло от мысли о Косом капонире.

В келье не было ничего, кроме подстилки из гнилого сена на каменном полу. На этой подстилке, обхватив руками колени, сидел Тимоха Смеян и пел. На нем была порванная свитка, босые ноги посинели от холода. Но в глазах прыгали чертики веселости и непокорности.

Ржаво заскрипел и металлически клацнул замок на окованных железом тяжелых дубовых дверях. Они со скрежетом отворились, и вошли двое. Одного я сразу узнал — это был брат Игнаций Гусаковский. Второй — закутанный с головы до ног в какие-то тряпки так, что и лица нельзя было разглядеть.

— Не хотел с нами по доброму, — сказал брат Игнаций. — Придётся по-злому. Этот то тебя заставит. — И, обернувшись к таинственной фигуре, произнес: — Давайте, Шайтан-ага! Только помните про уговор. И быстрее. Все наши уже убежали. Только мы с братом Бонифацием задержались. Быстрее!

Тот не ответил. Наклонился к Тимохе.

Раздвинулись тряпки, и хищно блеснули маленькие раскосые глазки на желтом скуластом лице.

— Слушай, ты, собака! Я посланец хана крымского Ислам-Гирея. Хан услышал о зелье-веселье, смех-траве и хочет иметь её у себя. Воля хана — закон. И я сейчас вытяну из тебя все жилы, но ты скажешь мне…

— Нет! — отрубил Тимоха и засмеялся. — Дурак ты, и твой хан дурак. Нужно уже совсем ничего в голове не иметь, чтобы запорожца пугать. Не видать вам вовек никакой смех-травы! Ишь, ляхи проклятые, басурмане проклятые! Со всех сторон к нашему зелью-веселью руки попротягивали. А вот вам! — и он скрутил огромную фигу.

Шайтан-ага что-то дико закричал, и выхватил кривой нож.

Но вдруг двери распахнулись и вбежал запыхавшийся брат Бонифаций Обвисшие щеки его тряслись.

— Богдан Хмельницкий с войском вступает в Киев!

— Пся крев! — ругнулся брат Игнаций. — Уходим быстрее! Кончайте, Шайтан-ага!

Мы с Чаком переглянулись.

— Нужно вмешаться! — бросил Чак.

— Нужно! — подтвердил я. И сразу морозный холод отватил меня всего. И ноги ощутили твердость каменного пола.

Брат Игнаций, брат Бонифаций, Шайтан-ага да и Тимоха Смеян замерли от удивления, увидев нас. Наше неожиданное появление прямо у них на глазах в углу маленькой, тесной кельи было, наверно, ошеломительным.

— А-а-а-а! — как при страшном сне, сдавленно закричали братья-доминикане и первыми бросились вон из кельи. Через мгновение вдогонку за ними с диким ревом прыгнул за дверь и Шайтан-ага.

— Свят-свят-свят! — перекрестившись, улыбнулся Тимоха Смеян, — неужели с того света?