Всеволод Нестайко - Загадка старого клоуна

Я был взволнован.

И вообще, что это такое — юмор? Откуда он берется в человеке? Чем он питается, как появляется и почему исчезает?

Почему то, что говорит один, смешно, а что говорит другой — совсем не смешно (хотя видно, что хочет рассмешить)?

Почему один и тот же человек говорит один раз очень смешные вещи, а в другой рак, как не старается, не может сказать ничего смешного?

И как же горько клоуну, который утрачивает способность веселить людей! А это, я читал, пережили чуть ли не все клоуны мира. И публика так безжалостна. Еще вчера она смеялась над шутками своего любимца, а сегодня она возмущается его неуклюжим скоморошеством. Ведь смех — это радость. Это непременная составная часть человеческого счастья!

Мы договорились с Чаком встретиться в четыре на площади Богдана. Уже было четверть третьего, мне еще нужно успеть сделать уроки, а я не могу ни за что взяться. Нет сил сосредоточиться, мысли скачут, путаются, перепрыгивают друг через друга.

Впервые за всё время я вынужден буду, наверно, соврать Чаку. Письменные я еще так-сяк сделал, а устные не смог. Оставил на вечер.

Чак сидел на лавочке, а Елисея Петровича не было.

— Нужно немного подождать, — поприветствовав, сказал Чак. — Елисей Петрович в зоопарке. Привезли новый экспонат — бурого медведя, и он с непривычки очень тоскует в неволе.

Я был даже доволен, что его нет. Я хотел рассказать Чаку о «веселом» дереве и лофофоре.

Выслушав меня, Чак улыбнулся.

— А ты думал, что это выдумка? Что никакой смех-травы, зелья-веселья существовать не может? Нет, Степа. Даже в каждой выдумке есть доля правды.

— А знаете… нам телефон поставили, — выпалил я.

— Ну-у! Поздравляю! Теперь к тебе можно звонить?

— Ага.

— Давай номер. — Чак вытянул из кармана авторучку и записную книжку, записал номер нашего телефона. — Значит, так… Мы с Елисеем Петровичем предварительно уже виделись. Он с помощью своего времявизора заглянул в ту эпоху и всё разведал. Ситуация такая… Пока его нет, я тебе расскажу. Весной 1648 года Богдан Хмельницкий поднял козаков в Запорожье. Началась освободительная война украинского народа против польского короля. В мае в битве у Желтых Вод, а потом в битве под Корсунем козаки Богдана Хмельницкого разгромили войска шляхты. Росло войско Богдана. Отовсюду, бросив всё, потянулись к Хмельницкому и козаки, и селяне. Только женщины и дети оставались в городах и селах. По приказу Богдана трехтысячный отряд двинулся на Киев. И Тимоха Смеян среди них. Сбежал из города киевский воевода Адам Кисель. Сбежали шляхтичи, осталось только «простонародье» — мещане, козаки и селяне, которые присоединились к повстанцам. но недолго пробыли козаки Хмельницкого в Киеве. Уже в июле они выступили в поход на Брацлавщину [10] Брацлавщина — историческая область Украины в 14–18 столетиях. Занимала территорию нынешней Винницкой, и частично Черкасской, Кировоградской и Одесской областей. Название происходит от административного центра города Брацлав. . И шляхта с помощью митрополита Сильвестра Косова восстановила в Киеве власть польского короля. Вот в это время братья-доминикане Игнаций Гусаковский и Бонифаций Пантофля (которых ты уже знаешь) коварно захватили раненного бесчувственного Тимоху Смеяна и заперли его в темной келье своего монастыря. Несколько месяцев держали его в там, выпытывая секрет зелья-веселья. Но он лтшь смеялся над ними. И вот настал декабрь.

Послышались быстрые шаги. К нам подбегал запыхавшийся Елисей Петрович.

— Извините… Здравствуйте… что задержался, — лицо Елисея Петровича было взволнованное, очки съехали на кончик носа. — Так, знаете, Мишка (новенький наш) переживает — больно смотреть. Как маятник, по клетке — из угла в угол, из угла в угол. Первый день в зоопарке. Тяжело. Давайте я вас быстренько перенесу и снова к нему. — Он достал из кармана времявизор, покрутил окуляр, ставя «экспозицию». — Та-ак! Тысяча, значит, шестьсот сорок восемь. Пять… четыре… три… два… один!.. Поехали!

У меня уже знакомо зашумело в голове и поплыло все перед глазами.

Стояли мы на том же месте, напротив Софии. Только не было ни памятника Богдану Хмельницкому, ни Присутственных мест, ни вообще домов вокруг. И колокольни Софийской не было, и сам собор выглядел по другому, купола были круглыми (византийскими, как сказал Чак). И площадь не замощенная, просто заснеженный пустырь, по которому холодный декабрьский ветер гонял поземку.