Владимир Добряков - Король живет в интернате

— Так, по-твоему, я лентяй?

— Да, лентяй. Я и написал об этом. И всегда буду писать! Все, что думаю о вас!

«Это он — о пропавших деньгах», — пронеслось в голове Андрея.

— Только попробуй! — сжимая кулаки, прошипел он.

— А что, — вскинулся Леня. — Бить будешь? Ну, бей!

Нет, бить Леню Андрей не собирался. Но столько, видно, скопилось в нем ярости, что и сам не заметил, как поднялась рука, и он сильно толкнул Леню в грудь.

А много ли надо Лене! Теряя равновесие, он зацепился ногой за ковровую дорожку и растянулся на полу.

И не успел еще подняться, как в коридоре послышались торопливые шаги, голоса, и в спальню вбежала Светлана с девочками.

— Что тут за шум? Леня! Что с тобой? Кто тебя?.. Это ты, Королев, ударил его?..

Так начался этот длинный, тяжелый и полный для Андрея неприятностей день.

Еще до начала уроков у него был разговор с Раисой Павловной. Разговор короткий, строгий, как допрос. Ударил? Ударил. За что? Молчание. Шашаев участвовал в избиении? Нет, не участвовал. Так это что — расправа за критику? Молчание. Но он хоть понимает, как серьезен его проступок? Да, понимает.

Разговор с воспитательницей убедил Андрея, что неприятности на этом далеко не кончились. В большую перемену его вызвали в кабинет завуча. Там же находился и старший воспитатель. И снова — те же вопросы, те же ответы. Затем строгие нотации. А в заключение — не очень приятная новость.

Владимир Семенович сказал резким голосом:

— Я считаю, это должно явиться предметом обсуждения на совете коллектива.

— Только так, — подтвердил Кузовкин. — Лучше, если ребята сами вынесут решение. Слышишь, Королев, не мы — сами ребята накажут.

Ему уже было все равно, кто будет обсуждать его поступок, какие еще испытания ждут его.

Сидя в классе за партой, Андрей тупо глядел перед собой. Объяснения учителей не слушал. Думал, думал. Как же так получилось? Ведь знал, что неприятности могут быть, и все же ударил. Слово за словом, вспоминал весь спор с Куликовым и находил, что горячиться-то было не из-за чего.

Ребята с Андреем демонстративно не разговаривали. Только Дима в сердцах сказал:

— Эх, Королев, как же ты так оплошал?

На переменках Андрей уходил в дальний конец коридора и до самого звонка отсутствующим взглядом смотрел, как ветер срывает с деревьев последние листья… скоро зима. Лыжи, коньки… Здесь и на коньках не покатаешься… Интересно, могут его исключить из интерната? Пусть, все равно… А что мать скажет? Неужели все-таки исключат? Только за один этот случай? Нет, не должны бы…

Сзади к Андрею тихонько подошел Митяй. Помолчали. Потом, желая оправдаться, начал говорить, что пусть Андрей не переживает, ничего страшного не будет. Андрей оборвал:

— Знаешь, иди-ка ты от меня подальше!

Хотелось упрекнуть Митяя — зачем утром зазвал Леню в спальню, для чего затеял тот дурацкий спор, но передумал, не стал упрекать. Зачем? Это ничего не изменит.

В семь часов вечера в кабинете директора собрался совет коллектива интерната — старосты классов, председатели комиссий. За письменным столом, где обычно сидел Сергей Иванович, на этот раз важно восседал председатель совета коллектива восьмиклассник Женя Саблин. На стульях вдоль стен и на диване расположились остальные члены совета — всего человек двадцать. Тут же, среди ребят, сидели директор и Раиса Павловна.

Сначала обсуждали вопрос о строительстве школьной теплицы, затем — о шефской работе над малышами. Проступок Королева в повестке дня был последним.

Стоя в коридоре возле кабинета директора и томясь тревожным ожиданием, Андрей вздрогнул, когда дверь открылась и ему предложили войти.

— Остановись здесь, — постучав карандашом по столу, сказал Женя Саблин. — Вот сюда, правее, под люстру, чтобы лучше видели тебя.

Слово взял Дима Расторгуев. Он коротко объяснил суть дела. Сердце у Димы все же было доброе. Хотя Королев и сильно виноват, сказал он, но в прошлом никаких особенных срывов у него не было.

— Не защищай, — бросила Светлана. — Мало знаешь его.

Саблин постучал карандашом.

— Пащенко, тебе слова не давали!

«Теперь она все припомнит», — с тоской подумал Андрей.

Саблин начал задавать все те же, смертельно надоевшие Андрею вопросы, на которые он и хотел бы, но не мог ответить. Ну как объяснить, почему бросил работу — не стал убирать уголь? И почему толкнул Куликова? Только ли из-за тех обидных стихов? Или в другом причина? Нет, никак нельзя объяснить этого.