Лев Квин - Семьдесят неизвестных

Пока скребли неподатливые свинячьи спины, Ия всё испуганно вскрикивала:

— Ой, девочки, едут!

Бросали щётки, вёдра, выбегали из свинарника — никого.

— Паникуешь, Ийка! — сердилась Света.

Наконец перестали и скрести и бегать на улицу: надоело, да и устали тоже. Собрались в крохотной каморке, именовавшейся почему-то конторкой, может быть потому, что там стоял колченогий столик с чернильницей-непроливайкой в специальном гнёздышке, — Митяй соорудил.

— Не приедет к нам иностранец, — вздохнула с сожалением Вера.

— Вот и хорошо! — по-детски обрадовалась Ия.

Света посмотрела на неё неодобрительно.

— И чего ты всё трусишь, чего трусишь! Ведь интересно.

— Помните, девочки, три года назад к нам московский артист приезжал, — вспомнила Вера.

— Не артист, — поправила Света. — Режиссёр.

— Ну, режиссёр. Я стихи со сцены читала, он всё улыбался. Чего это он? Стихи совсем даже не смешные…

Пока сидели в конторке, болтали, погода испортилась. Наползли тучи, чёрные, злые. Стеной повалил снег — за два шага ничего не видать. И ветер. Налетел с воем, с визгом, словно с привязи сорвался.

— Здрасте! Давно тебя не было, соскучились! — Света выскочила в тамбур, прикрыла распахнувшуюся дверь, задвинула засов.

— Уляжется, — не очень уверенно произнесла Вера. — По радио на три дня объявили ясную погоду.

— Ой, девочки, — Ия с тревогой смотрела на помрачневшие окна, — как смена к нам доберётся?..

Она не зря тревожилась. Подошёл вечер, стало темно, а смена не появлялась. Девочки то и дело бегали к двери, кричали в набитую снегом темноту — никто не отзывался. Ветер всё усиливался, поднялась настоящая снежная буря. Дверь быстро забросало снегом.

— Опять нам кормить свиней, — с досадой сказала Света. — Я уж думала — всё, отделались… Давайте, чтобы не возиться, подсыплем им завтрашнего силоса.

И только сейчас вспомнили, что фуражир, спешивший в больницу за женой, не подвёз сочных кормов, сказал — приедет утром пораньше и подвезёт. А идти теперь самим к силосной яме, метров за триста, было бы просто глупо: заблудишься в снежном хаосе!

Пришлось разводить огонь, греть сыворотку. Дали свиньям и комбикормов: осталось немного от обеда.

Только разнесли еду — потух электрический свет; вероятно, разбушевавшийся ветер опрокинул какой-нибудь из столбов времянки и порвал провода.

Девочки собрались в кормокухне: у плиты было уютнее, хотя ветер и отсюда быстро выдувал тепло. Пробовали петь — не получилось. Сидели молча, вяло жуя жареный ячмень. Ждали с нетерпением ночного сторожа, ворчливого деда Вареника. Его надоевшие слова: «В наше время разве такие девки были?», «В наше время разве так песни пели?» — вспоминались почти с нежностью. Ну, где же он, дед? Уж давно время.

— А вдруг и он не придёт? — Ия высказала вслух мучившее всех, и её глаза сразу стали большими и прозрачными.

— Да перестань ты! «А вдруг, а вдруг»! — Света нервничала; Ия взглянула на неё испуганно и удивлённо: с их старшей такое случалось не часто. — Накаркала со сменой, теперь ещё с дедом…

— «В наше время разве такие бураны были», — хихикнула Вера.

Никто не засмеялся.

Сидели молча, зябко кутаясь в платки и испуганно вслушиваясь в нараставший шум ветра. А он бесновался, рыдая и хохоча; завывал, свистел на самых высоких нотах, ревел басом, швырял в маленькое оконце пригоршни снега, пока не залепил его совсем; гремел листом незакреплённой жести на крыше, не утихая ни на секунду, нагоняя тоску, заставляя девочек жаться в страхе друг к другу.

Минуло десять часов — и стало ясно: дед Вареник не придёт. Никто не придёт.

— Что будем делать, девочки? — прошептала Ия.

— Спать, — мрачно сказала Света.

Они натянули на себя всё, что было, легли на пол возле печки, подстелив солому, и накрылись необъятным тулупом деда Вареника.

Сначала было холодно, и они лежали, стуча зубами. Но потом понемногу согрелись, прижавшись друг к другу, и заснули.

Ия спала плохо, то и дело просыпалась. В кормокухне было темно: вероятно, в «летучей мыши» вышел керосин. Ветер всё злобствовал, только его разбойничий свист стал как-то глуше, словно доносился сюда, в помещение, сквозь слой ваты. Ия сначала не могла понять, в чём дело; думала, уши у неё заложило, а потом догадалась: эту сторону свинофермы замело снегом. Ей стало страшно, она подумала о маме, о сестрёнках, как те волнуются за неё, не спят, и сами собой потекли непрошеные слёзы. Так она лежала и плакала в темноте, беззвучно, боясь пошевельнуться, чтобы не разбудить девочек.