Лев Квин - Семьдесят неизвестных

— Да спи ты, если нравится. Мне всё равно. Могу и на раскладушке.

— Премного благодарствую. Запиши на мой персональный счёт дрова и кровать. Отдам с процентами.

Утром Костя проснулся рано. Глеб ещё спал, посапывая и причмокивая, как младенец. Костя поднялся и, стараясь не шуметь, в одних носках прошёл на кухню. Прасковья Никитична разожгла огонь и вскоре поставила на стол шипящую яичницу в сковородке, кофе.

Пришлось будить Глеба:

— Вставай, поднимайся, рабочий народ!

Глеб открыл глаза, улыбнулся:

— Ах, Костик, какое блаженство! Я ещё посплю. Полчасика. Ну, десяток минуточек. Отосплюсь хоть раз за весь год. И читать, читать, читать! У меня с собой куча журналов.

— Завтрак остынет.

— Умну холодным, ничего не случится. — И повернулся на другой бок.

Костя поел в одиночестве — Прасковья Никитична уже куда-то ушла. Постоял у окна, посмотрел на блестящую, словно отлакированную улицу, — перед утром прошёл дождь, и грязь, немного вчера подсохшая, опять раскисла, разжижилась.

Глеб всё ещё спал.

Недалеко от правления колхоза, возле лужи, где вчера белоголовый парнишка гонял свои бумажные флотилии, возился сгорбленный дед в дождевике с поднятым верхом. Что он там делает? Яму какую-то роет.

Костя оделся, вышел на улицу.

Дед, оказывается, рыл не яму, а водоотводную канавку от лужи вниз, к речке.

— Дайте я, дедушка.

Костя поплевал на руки, глубоко вогнал острую лопату в мягкую, податливую землю.

Он поработал, наверное, часа два, пока канавка дошла до поросшего кустарником берега, снял перемычку, и вспененный ручеёк, резво бежавший за ним от самой лужи, влился в шумные вешние воды реки.

Постоял, посмотрел, испытывая радостное, приятное чувство. Появился дед, ушедший на все эти два часа, как он сказал, покурить к соседу.

— Али устал? — осведомился дед с хитринкой.

— Что вы, дедушка! Это же не работа, а одно удовольствие.

— А ещё такого удовольствия отведать не желаешь?

Костя прорыл ещё одну канавку, на этот раз от лужи на самом въезде, там, где вчера буксовала машина, на которой они приехали в село.

Дед опять исчез «покурить к соседу». Костя не стал его дожидаться, воткнул в землю лопату и побежал домой — было уже обеденное время.

Глеб, одетый, лежал на кровати с журналом в руках.

— Ты так ещё и не выходил?

— А что я здесь не видел? Прасковья Никитична! — постучал он в стенку. — Обедать Косте!

— Сейчас, милый, сейчас, — послышалось из кухни.

— А тебе? — спросил Костя.

— Я уже… Давай, брат, хлебай, поторапливайся. Время двигать к тому ревматику.

Костя быстро поел наваристого борща, котлеты, вкусно приготовленные Прасковьей Никитичной, и они пошли в правление.

— Пока ещё ничего. — Председатель сокрушённо развёл руками. — Ветеринар что-то задерживается. Сказали, вроде выехал утром из района, а нет. Дороги…

— А нам что прикажете делать? — Глеб взял у стены стул, вынес его на середину комнаты, прямо против председателя, и сел. — Оторвали от занятий, от дома. Думаете, нам удовольствие здесь бездельничать?

— Дела всегда найдутся. Вот в селе у нас инкубатор. Там людей сейчас не хватает. Самая жаркая пора.

— Премного вам благодарен, но курицы, насколько мне известно, даже в отдалённом родстве со свинообразными не состоят. Не по нашему ведомству, как говорится. — Глеб поднялся, так и оставив стул посреди комнаты. — Пошли, Костик.

— Ты бы с ним… как-нибудь… — начал Костя на улице.

— Повежливее? — подсказал Глеб.

— Ну.

— А он с нами как? Даже сесть не предложил. Видел, как я его?.. Нашёл дураков — на инкубатор!

— Может, в самом деле…

— Ага! Инкубатор нам даже за практику не засчитают.

Вечером посмотрели кино — лента старая-престарая, всё время рвалась. На обратном пути брели прямо по грязи: в темноте нельзя было разобрать дороги. Дома пришлось очищать сапоги. Разостлали газету прямо у себя в комнате, чтобы не беспокоить Прасковью Никитичну — старушка уже спала.

— Копайся тут в грязи! — возмущался Глеб, отковыривая щепкой липкие комья. — Для чего всю эту ерунду придумали!

— Хотя бы для того, чтобы ты знал жизнь.

— А я её так не знаю! Коров не видел, свиней, навоз не знаю, как пахнет…

— Тебе, может, и не надо, — не стал спорить Костя, — а кому, может, понравится, кто-нибудь захочет стать животноводом.

— Уж не ты ли?

— Не знаю, ещё не решил.

— Ох-хо-хо! Сказать тебе всё, что я думаю? Так вот, слушай: если раньше, пока мы не знали, что это такое, кого-нибудь и можно было уговорить, то теперь — фига!