Галина Карпенко: Самый младший

«Из всех ваших ребят, Мария Макаровна, один Геннадий на вас похож: и глаза, и губы, и, знаете, даже голос!..»

— Гляди-ка, спит! — сказала тётя Маша.

В углу на диване, подложив под щёку ладошку, сладко посапывал Алёша.

— Будить жалко, а не разбудишь — обидится. Что делать?

— Я его сам разбужу, — сказал Геннадий.

Он присел рядом с Алёшей, потрепал его по спине и сказал:

— Мы уходим, Алёша!

Алёша сразу открыл глаза. Открыл глаза, но проснуться ещё не проснулся.

— Уходим! — повторил Геннадий.

Алёша потянулся и сказал, зевая:

— А я не спал. Это я просто так.

— Если не спал, то поднимайся! Нам ещё с тобой потолковать надо.

— Ну говори, я не сплю!

Алёша спустил на пол ноги и поправил смятый кумачовый галстук.

— Ты помнишь, что я тебе говорил? — спросил Геннадий.

— Конечно, чтобы я писал письма, — ответил Алёша. — Я ещё никогда не писал писем. Но ведь это нетрудно? Всё равно как в тетрадке писать, правда?

— Правда. А ещё что?

— Ещё? — Алёша нахмурился. Он не мог припомнить, что же ещё просил Геннадий.

— Про маму! Про тётю Машу пиши обязательно!

— Так это я знаю! — спохватился Алёшка. — Это я помню. Если она заболеет…

— Я вам тогда дам! «Если заболеет»! Она не должна болеть. Ты про всё пиши: что она делает, как живёт. Я без неё буду очень скучать… — Геннадий обнял Алёшку. — Когда ты с ней будешь расставаться, тоже соскучишься. Ты что думаешь? Время, брат, пробежит быстро. Не успеешь оглянуться, вырастешь. Может, будешь, как я, солдатом.

Алёша даже сконфузился. Как это он тоже пойдёт в армию! Конечно, он и сам думал о том, что когда-нибудь пойдёт в настоящую армию, как папа или Геннадий. Но когда? Может, войны, когда он вырастет, больше не будет?

Геннадий глядел на Алёшу. Давно ли он, Генка, Рыжик, был таким же и играл в армию понарошку, во дворе с ребятами?

— Ну, давай лапу! — сказал Геннадий. — Будем считать, что договорились.

Алёша протянул ему руку, и Геннадий крепко её пожал.

Перед уходом из дому все сели. Тётя Маша так и сказала:

— Перед дорогой посидим!

Алёша сел рядом с тётей Машей и Степаном Егоровичем. Степан Егорович открыл свои часы со звоном, сверил их с часами на стене и захлопнул крышку.

Алёша огляделся: как интересно — все сидят и молчат. Гуркины сидят торжественно, как будто ждут, что сейчас произойдёт что-то необыкновенное. И Алёша вдруг вспомнил, как Анатолий Павлович показывал им под Новый год фокусы. Фёдора Александровича тогда не было. Сейчас он здесь. Сидит рядом с Настей и держит на коленях её плащ. Алёша и Макар с ним подружились. Фёдор Александрович теперь бывает у них на чердаке. Он привёз Макару двух иностранных голубей. Они такие же, как и наши. Пшено клюют — только подсыпай. Сами голуби белые, а крылья у них чёрные, похоже, будто на них надеты кафтанчики. Макар их зовёт «модники».

Макар сидит верхом на чемодане. Он хочет нести Генкин чемодан, а Миша не соглашается, говорит, что Макар чемодан уронит. Сейчас они оба молчат. Миша мнёт в руках свою новую кепку. Он волнуется, будто это он, а не Геннадий уезжает на флот. А Гена о чём-то задумался и даже ни на кого не глядит.

Все молчат.

И вдруг Настя нарушает молчание:

— Ну вот, всё ничего, ничего, а напоследок нос повесил!

— Я? Это ты откуда взяла?

Геннадий крепко целует тётю Машу и говорит совсем весело:

— Пошли!

Ещё только начало светать, а по улицам и переулкам звенели песни, смех, гармошка и гитары. Постовые милиционеры улыбались: они не призывали граждан к порядку. Пусть поют! Как же можно без песни идти в авиацию, пехоту, на флот?