Герхард Хольц-Баумерт - Автостопом на север

«Дорогой Че, тебя здесь так не хватает! — подумала я с грустью. — Уверена, что и ты умеешь показывать фокусы, а с детьми ты обращаешься изумительно, в этом я сама успела убедиться».

Подумала я и об Оттомаре Хэппусе, о его великом искусстве, и мне вдруг стало стыдно, что я только что с таким восторгом рукоплескала дешевым фокусам. Это ж все так пошло, похоже на успокоительные таблетки для маленьких озорников. Мне следовало бы быть выше этого. Впрочем, человек странное создание; тощий электрик сделал вид, что откусил себе палец, и я вновь захлопала в ладоши, смеялась и радовалась всем этим глупостям, секрет которых был так прост.

— А ты не хочешь к нам в лагерь? — спросил меня электрик. — Понимаешь, нам нужен еще один человек, а ты мне нравишься, у тебя есть чувство юмора.

Это у меня-то юмор? Не уверена. Папа всегда говорит, что я чересчур серьезна и мне следовало бы проще относиться кое к чему. Нет, не хочу я в этот лагерь мясо-молочной промышленности, хочу в Альткирх. Мне необходимы покой и время, необходимо осмыслить, постигнуть душой все только что пережитое.

Дети просили меня снова поиграть с ними в «пол и потолок». Один мальчишка без двух передних зубов говорил «поу и поутоук». Теперь проснулись уже все, громко смеялся весь автобус. Даже какой-то козлиный смех тощего электрика, сначала так не понравившийся мне, теперь, казалось, превосходно гармонировал с серебристым смехом детей. Прежде чем сойти, я пожала много-много рук, в том числе и руку тощего электрика, в то время как его полная жена продолжала сладко спать.

И вот я снова одна на шоссе.

У Великана не только весь инструмент в ажуре — в четвертом измерении, как сказал бы Крамс, — он и работает так. При этом и не видно, что он работает. Оно работает. Вторсырье, которое Хэппус называет своим «вартбургом», будто бы само поднимается на домкрате, а гайки словно соскальзывают с болтов. Один раз Великан сдунул прядь со лба, а так никаких усилий не заметно. Запаска уже на барабане, оказывается, и она спустила, но чего удивляться-то — Хэппус ведь! Но вот уже посвистывает ручной насос, глушитель тоже подтянут покрепче, моей ржавой проволоки не хватило. Великан поднял капот и добавил дистиллированной воды в аккумулятор, зачистил свечи, замаслившуюся прожег зажигалкой и зачистил проволочной щеткой, добавив, что, к сожалению, у него нет свечей для «вартбурга».

— А вы не господь бог, в которого теперь даже пастор не верит… Пусть сам достает. Он же Хэппус, великая знаменитость. По телеку фильм с ним передавали, «Салют, Шери!», — почти шепотом сообщаю я.

Великан только пожимает плечами. Точь-в-точь как я до этого.

Намазав руки какой-то пастой, мы стираем ее чистой ветошью — мы настоящие механики!

— Благодарю вас, коллега, — говорит Хэппус и улыбается так, что и ты невольно улыбаешься. — Сколько я вам должен?

— Ничего ты мне не должен, если не хочешь меня обидеть.

Хэппус опять улыбается, но как-то кисло.

Теперь и Цыпка спускается к нам в долины труда и пота. Она стряхивает травинки с джинсов, движения какие-то неестественные, прямо как будто она опять декламирует.

— Я прокачусь с господином Хэппусом несколько километров и подожду тебя там…

Хэппус трясет руку Великану, затем мне.

— Терезу ты найдешь немного дальше, впереди. Прокатимся. Вуаля!

Он приглашает Терезу в машину. Тереза махает мне, будто графиня своему лакею Иоганну.

А мне так и слышатся слова Хэппуса: «В том обществе тебя я вижу, в котором не хотел бы видеть я тебя…»

Но, может, это оттого, что я стою, будто оцепенел, ничего не соображаю, ничего не чувствую!..

Бывший мертвец Оттомар Хэппус рывком включает заднюю скорость, дает газ, чуть не наезжает мне на ногу, круто заворачивает влево и со свистом, так что из-под задних колес вылетает фонтан песка и щебня, уносится прочь.

Из окна машины высовывается маленькая ручка Цыпки…

— «И укатила прочь, и нет ее, и песен нет ее…»

Это были слова Великана, и сказал он их очень серьезно.

Оба мы медленно подходим к его машине.

— Слава тебе, тетереву, что нет ее, что избавился наконец. Надоели декламации . Не меньше ста километров сэкономлю без нее.

— Есть хочешь? — спрашивает Великан, кивнув мне.

Мне и не хочется вовсе, а ведь совсем недавно я думал, что могу быка сожрать. Достав из кабины портфель, а из него три пакета — один с бутербродами, второй с помидорами, а третий с салом, — Великан нарезает сало полосками, а остальные пакеты кладет между нами. Сидим, едим, я чувствую себя все лучше и делаюсь все злее.