Герхард Хольц-Баумерт - Автостопом на север

Он говорил очень тихо, ронял слова как бы невзначай, но они западали в самую душу.

Словно завороженная, я кивала ему. В его присутствии все казалось так просто, так чудесно! Я говорила с ним как с человеком, которого я знала сто лет! Должно быть и Оттомар Хэппус ощущал нечто подобное, он поделился со мной своими тревогами и заботами:

— Этот Портек, именующий себя режиссером, хотел отдать Тельгейма Ишлю. Ты можешь себе представить Ишля в роли Тельгейма? Абсолютно неподходящий типаж: долговязый, худой, неуравновешенность во всем. Тельгейм — это ж человек, личность, уверенная поступь, но и с приступами слабости, так сказать, прусского характера и в известном смысле прогрессивного. Разве нечто подобное способен сыграть Ишль? Портек с головой уходит в интриги. Впрочем, я не хотел бы, чтобы ты неверно истолковала меня — сам он не интриган, его запутывают, втягивают в интриги. Но скажи, ты видишь Ишля в роли Тельгейма?

Я, конечно, знаю Ишля, знаю как певца и как драматического актера, и я никогда не подумала бы, что он может быть интриганом. Подняв, словно для клятвы, правую руку, я произнесла:

— Есть только один человек, способный сыграть…

— …Тельгейма, — подсказал Оттомар Хэппус. — Ты имеешь в виду меня? Однако я не намерен играть Тельгейма.

И он рассмеялся глубоко и почти беззвучно. То был какой-то теплый, необыкновенно заразительный смех. Даже эта кислятина, этот Гуннар, не имеющий никакого представления об искусстве, о театре, и тот рассмеялся.

Порой я задаю себе вопрос: а была ли эта берлинская жердь, этот Гуннар, с нами, когда мы с Хэппусом говорили о Фаусте, о Тельгейме? Когда я читала мое любимое стихотворение Шторма — то самое, с которым я уже много раз так успешно выступала…

— Талант! Талант! — воскликнул Оттомар Хэппус, притронувшись пальцем к моей коленке. — Тебе надо работать, работать и работать, участвовать в самодеятельности, выступать на вечерах — я уже вижу, как мы с тобой выступаем вместе, и мы — коллеги.

— О, дорогой господин Хэппус, пожалуйста…

— Что за вздор, коллега! Коллеги обращаются друг к другу на «ты». Говори мне просто Джолли — так меня все на студии зовут.

— …прочтите, прочтите хотя бы небольшой отрывок…

Хэппус закрыл глаза, опустил голову и заговорил с такой душераздирающей тоской:

— «…спешим, спешим покинуть этот дом. Назойливая вежливость этой незнакомой дамы оскорбляет меня более, нежели грубость хозяина. Возьми это кольцо!»

Он протянул мне руку, и какую-то долю секунды мне почудилось, будто я и впрямь вижу кольцо в его руке…

— «Это все, что у меня осталось, и никогда бы я не подумал, что мне будет суждено так расставаться с ним. Пусть тебе дадут за него восемьдесят фридрихсдоров… те… те… те… Я жду тебя по соседству в гостином дворе».

Неожиданно голос его изменился:

— «…не беспокойтесь, господин майор».

Он откинулся назад, упал на запыленную траву и закрыл глаза.

— «Тебя зовут Франциска?» — вдруг спросил он вновь изменившимся голосом, бархатным и теплым.

Губы мои дрожали, когда я отвечала:

— Я же Тереза.

И господин Хэппус, которого его друзья называют Джолли, успокаивающе погладил меня по плечу:

— «Где я?»

Глаза его обыскивали небосвод и ничего не узнавали, не узнавали даже меня, сидевшую молча и неподвижно рядом.

— «О ангел коварный, так мучить меня…»

Он схватил мою руку, прильнул к ней губами, а я, будто онемев, позволила ему это, с ужасом чувствуя, что краснею еще больше.

В эту минуту Гуннар вновь напомнил о себе: возможно, что он был свидетелем, разумеется, ничего не понимающим свидетелем, той суверенной сцены — игра ли, жизнь ли? — которую мы репетировали с Оттомаром Хэппусом. Но, возможно, он и исторгнул из себя этот грубый смех, как он делал это неоднократно, глупо, бессмысленно блея, будто козел. Уверена, что и Оттомар Хэппус — я уже почти готова назвать его Джолли — ощутил то же, что и я.

— «Дитя мое, — сказал он мне, — поднимемся и пройдемся немного».

Все девчонки нашего класса были в ужасе, когда я им рассказала, что я поехала одна с Оттомаром Хэппусом и что мы с ним на «ты».

Небрежно я бросила Гуннару:

— Я прокачусь немного с господином Хэппусом. Два-три километра, там мы и встретимся. Сколько я тебя знаю, ты скоро подцепишь машину. Чао.

Идет дождь. Даже холодно. Мальчишки играют в карты, девчонки — кто читает, кто пишет письма. И, конечно же, я тоже пишу. И очень стараюсь вспомнить все, вплоть до отдельных словечек, произнесенных Джолли. Сколько раз я уже рассказывала о моей встрече с ним — девочки без конца просят рассказать еще и еще. А я, как мне кажется, могла бы продекламировать весь наш диалог, сцена за сценой.