Николай Григорьев - Двенадцать поленьев

Верить ли глазам — поднимается с поднятыми руками крестьянин... Вот так суслик!

Но на человека жалко смотреть: босой, без шапки.

Шепчу:

— Дорофеич, не зря ли пугаешь человека? Может, это его огород, тогда спасибо надо сказать, что кормимся.

— А вот сейчас, — говорит, — проверим!

И — к задержанному:

— Вы здешний?

— Ни, иду своей дорогой.

Дорофеич нахмурился:

— А если совесть чиста, почему в кукурузе прятался?

— Жарко, — говорит, — присел отдохнуть, да и заснул.

Это в десять-то утра ему жарко! Солнце только-только начинает пригревать, а человек полуголый. Ишь разжарился!

Пришлось этого крестьянина препроводить на бронепоезд.

Командир усадил крестьянина, как гостя. Повёл с ним беседу.

Толкует о том, о сём и — как бы невзначай — ставит нужные вопросы.

Гость попросил закурить. Дали ему табачку.

Задымить задымил, а разговаривать не желает.

Командир встал.

Оглядел человека с головы до ног — и вдруг подзывает Дорофеича:

— Скажите, он так и был босиком? Что-то не верится... Ну-ка, дежурный, принесите ведро воды.

Принёс дежурный воды — и давай плескать пленному на ноги. Поплескал — грязь сразу и сошла.

— Ну вот, — сказал командир, — ноги у человека белые, ни царапинки. Ясно: был в сапогах. А где они? Выбросил?

Тот как услышал, что сейчас пойдут шарить в кукурузе, — застонал даже.

Разыскали сапоги. Принесли командиру.

Он принялся выстукивать пальцем подошвы. Стукнет — и прислушается к звуку.

Потом стал ощупывать сапоги изнутри.

Усмехнулся, взял нож, просунул его в голенище — и затрещала подкладка.

Вынимает командир из сапога платочки — женские, с вышивкой. Держит их за кончики, показывает бойцам. И каждый видит, что на платочках тонким пером наведены чертежи, военные знаки и свободные места густо исписаны.

Вот какой суслик нам попался!

Двое бойцов, взяв винтовки наперевес, повели шпиона в штаб.

Но по дороге вот что случилось...

В штаб мы хаживали по-разному: можно полем, а можно через село.

Через село ближе.

Этим ближним путём конвоиры и повели шпиона. А того и не подумали умники-разумники, что короткая-то дорога не всегда лучшая.

Но расскажу по порядку.

Украинские сёла все в садах. И огорожены сады всего только низенькими плетнями.

Плетень, а за ним — зелёная непроглядная гуща.

Идут конвойные по сельской улице, ведут пленного.

А он клянчит:

— Дайте покурить...

Конвойные пригрозили винтовками:

— Шагай, шагай, не задерживай!

А тот как примется совестить бойцов. На командира бронепоезда сослался: мол, вот деликатный человек, сам угостил покурить, а у вас, жадины, проси — не допросишься!

Красноармейцам обидно такое слышать.

Опустили винтовки. Один достаёт из кармана кисет с табаком.

Другой готовит самодельную зажигалку, чтоб высечь огонька.

Вдруг — оглушительный вопль:

— Караул! Грабят!

Бойцы опешили. Глядят по сторонам.

А это шпион крикнул — для обмана. Да сам — через плетень.

Караульные засуетились — руки-то заняты! Не сразу и стрелять наладились.

«Бах-бах-бах!..» — загремели выстрелы.

Били наугад. Но когда обшаривали сад, обнаружили свежую кровь. Значит, пуля настигла негодяя!

Но где он сам?

Пропал. Как сквозь землю провалился...

Командир донёс о случившемся в штаб.

Пятьдесят бойцов в конном строю кинулись прочёсывать поля, рощи, овраги.

Другие пятьдесят конников оцепили село.

Обыскали каждый дом, дворы, сады, клуни, стога сена... Но пропал беглец, окончательно пропал!

Утром, проснувшись, я побежал к паровозу.

Здесь и умоешься — воды в тендере хватает! — и ночные новости узнаешь.

На этот раз толковали... о чём бы это?

Оказывается, ночью на бронепоезд прибегала санитарка с перевязочного, Оксана! Часовой кричит: «Стой!» — а она ему ещё громче: «Пропусти!»

И пробилась к командиру.

Скажет слово — и в рёв, ещё слово — слезами зальётся.

Будто Оксана кричала в глаза командиру, что она изменница, трусиха, злодейка.

Едва успокоили. Едва добились от неё разумных ответов.

И вышло на поверку, что Оксана шпиона обнаружила. Здорово?

И никакая она не изменница и не трусиха. А просто, как у всех девчонок, у неё глаза на мокром месте.

Словом, дело было так. На перевязочный пункт притащился раненый. Увидела его Оксана — и обомлела: дядя, лавочник, от которого сбежала... Неужели за ней?