Патрик Модиано - Катрин Карамболь

– Знаешь, Катрин, а ведь мой отец был прав. Однажды он сошёл с поезда на Северном вокзале и остался в этом квартале. Ведь это он открыл склад на улице д’Отвиль. Здесь рядом два вокзала, и если что, подумал он, очень удобно сесть в поезд и уехать… А может, нам и правда уехать? Катрин, хочешь поехать куда-нибудь? В далёкие края?

Когда мы в последний раз шли в балетный класс, папа сказал мне:

– Знаешь, Катрин… А ведь я давно знаком с твоей учительницей, мадам Измайловой… Правда, она не узнала меня – теперь я не тот что раньше… Да и она сильно изменилась. А я не всегда работал в магазине… В молодости я был недурён собой, и, чтобы подзаработать, танцевал в кордебалете Казино-де-Пари… Как-то раз меня попросили заменить «носильщика» на вечернем представлении. Носильщики, Катрин, – это те, кто выносят танцовщицу на сцену. А танцовщицей, которую я должен был вынести, была твоя мама… Тогда мы ещё не знали друг друга. Я поднял её на руках так, как мне показали. Вышел на полусогнутых на сцену, да ещё очки пришлось снять. И бамс! На что-то наткнулся. Мы грохнулись вместе. Твоя мама так хохотала, что встать не могла. Пришлось опустить занавес. Я ей очень понравился. В этом Казино-де-Пари мы и познакомились с твоей учительницей, мадам Измайловой. Она тоже участвовала в программе.

Папа замедлил шаг, наклонился ко мне и – словно нас кто-то подслушивал – сказал очень тихо, почти шёпотом:

– Но тогда, детка, её звали вовсе не Галина Измайлова, а просто-напросто Одетта Маршаль. И родом она была не из России, а из предместья Сен-Манде, где её родители, весьма почтенные люди, держали кафе-ресторан. Она частенько приглашала нас с твоей мамой к себе, когда в казино не было спектаклей. Мы были добрыми друзьями. И никакого русского акцента я у неё не замечал! Она говорила на чистейшем французском!

В классе папа вместе с мамами других девочек сел на красную банкетку, и урок начался.

Мадам Измайлова, которую на самом деле звали Одетта Маршаль, с русским акцентом выговаривала:

– Поррр-де-бррра… батман жете… антуррнан… гррран плие… кррруазе.

А мне так хотелось услышать, как она говорит на самом деле.

Вечером, часов в семь, урок танцев закончился. Мадам Измайлова попрощалась с нами:

– Орревуар, и до следующего четверга, девочки…

На лестнице, я тихонько сказала папе:

– Что же ты не поговорил с ней? Не назвал её настоящим именем?

Папа рассмеялся:

– Думаешь, надо было сказать ей: «Здравствуй, Одетта… Как там наши друзья в Сен-Манде?»

Помолчав немного, он добавил:

– Нет уж. Это было бы нехорошо. Пусть всё останется, как ей хочется, так лучше для неё и для её клиентов.

Как-то утром я пошла проверить, нет ли чего в почтовом ящике – мне, как всегда, не терпелось узнать, не принесли ли нам очередные два письма из Америки. Папин конверт оказался на этот раз очень толстым, а мне мама написала:

«Дорогая моя Катрин,

Надеюсь, мы будем все вместе скоро втроём. Обнимаю тебя очень с любовью.

Папа же прочитал мамино письмо на работе и на обратном пути из школы сказал:

– Хорошие новости!

Весь день месье Кастерад опять декламировал нам в конторе свои стихи. Читал он монотонно, покачивая в такт рукой, как будто пел колыбельную. Я изо всех сил старалась не закрыть глаза.

– …Осеннею порой в кастельнодарском парке…

Я сидела без очков и клевала носом.

И вдруг папа прервал Кастерада:

– Извините, Реймон, но уже половина восьмого. Мы с дочерью идём ужинать в ресторан «Шарло, король морских раковин».

Месье Кастерад вытянулся, обвёл нас презрительным взглядом и медленно закрыл книжку стихов.

– Как нелеп этот мир, – проговорил он, – мир, в котором «Шарло, король морских раковин» значит больше, чем французский поэт. В котором великолепие александрийского стиха меркнет пред дюжиной устриц. Ну что ж, приятного аппетита!