Нил Шустерман - Энси - Хозяин Времени

И вот тогда, словно уже существующих слонов было недостаточно, притопало целое стадо новых. Мистер Умляут пришел домой.

Я то и дело слышу про всякие «неблагополучные семьи». Меня эти разговоры раздражают. Можно подумать, есть семьи, где все тишь да гладь, никто не кричит другому то, в чем потом кается, и где не бывает моментов, когда надо прятать все имеющиеся в доме острые предметы. Я дико извиняюсь, но таких семей не существует. И если вам кажется, что соседи — просто образец благополучия, уж поверьте мне: именно их когда-нибудь арестуют за контрабанду оружия в фамильном внедорожнике в перерывах между футбольными матчами.

Лучшее, на что можно надеяться — это семья, в которой проблемы всех ее членов, как больших, так и маленьких, лежат в одной области. Вообразите себе оркестр, в котором все инструменты расстроены, но расстроены одинаково, и поэтому не очень заметно, что что-то не так. Однако в оркестре Умляутов все играют кто в лес кто по дрова, и в то мгновение, когда в дверь вошел отец семейства, в доме словно грохнули медные тарелки — совсем не в такт.

Как только в замке повернулся ключ, застольная беседа утихла. Я взглянул на Гуннара — тот молча пялился в свою тарелку. Я перевел глаза на Кирстен — та уставилась на настенные часы. А миссис Умляут и вовсе, казалось, никуда не смотрела.

Мистер Умляут без единого слова вошел в кухню, увидел за столом гостя, но никак не отреагировал на этот факт. Взял стакан и налил себе воды из устройства в двери холодильника.

— Ты дома, — наконец проронила миссис Умляут, констатируя очевидное.

Он глотнул воды и взглянул на стол.

— Курица?

Не вставая, миссис Умляут выдвинула стул для него. Мистер Умляут сел.

Я внимательно всмотрелся в него: высокий рост, редеющие светлые волосы, маленькие очки и массивный подбородок — у Гуннара наметился такой же. Выглядел он каким-то изнуренным, хотя непохоже, чтобы мистер Умляут страдал от нехватки сна, а лицо его было непроницаемо, словно у игрока в покер — так же, как и у Гуннара. Для меня это самое неприятное. Ведь в нашей семье никто не скрывает своих эмоций; о твоих чувствах родственники догадываются прежде тебя самого, потому что все написано у тебя на лице. А вот лицо мистера Умляута было надежно спрятано за маской невозмутимости.

— Не припомню — кажется, мы не знакомы? — спросил он у меня.

Под холодным взглядом его серых глаз я почувствовал себя так, словно принимаю участие в телевикторине и не знаю ответа.

— Энси, это мой папа, — сказал Гуннар.

— Приятно познакомиться, — произнес я, после чего за столом снова воцарилась тишина. Все сосредоточенно жевали.

Я не выношу молчания и обычно беру на себя обязанность положить ему конец. Мой брат сравнивает меня с кислородной маской в самолете, теряющем воздух: «Народ замолкает, и тогда с потолка сваливается Энси и нагнетает атмосферу, пока все снова не возвращается в нормальное состояние».

Но что, если нормальное состояние не восстановится никогда, и ты это отлично понимаешь?

Я открыл рот, и из него неудержимо, как у деревенского дурачка, полился поток слов:

— Работали сегодня? Да, понимаю, мой папа тоже вкалывает по субботам. У нас ресторан, и ему приходится трудиться, когда люди едят, а они едят все время; ну, это, конечно, не то, что у адвоката, ведь вы же адвокат, Гуннар сказал? Ух ты, наверно, трудно стать юристом? Это ж сколько лет надо учиться, все равно что на врача, правда? Разве что не надо практиковаться на трупах.

В голове у меня слегка зашумело — я вдруг осознал, что выпалил все это на одном дыхании. Должно быть, мне сначала нужно надевать кислородную маску на себя самого, а уж потом помогать другим, как и положено по инструкции.

Гуннар молчал и лишь смотрел на меня тем самым взглядом, каким люди взирают на стоящую у обочины разбитую машину. Первой заговорила Кирстен:

— Он был не на работе, — сказала она еле слышно.

— Добавки? — спросила меня миссис Умляут.

— Да, конечно, спасибо. — Как я ни старался занять свой рот едой, меня несло: — У моего папы сперли заветный рецепт — он сказал, что это ресторан в соседнем квартале, и собирается подать на них в суд — так вот, может, вы станете его адвокатом или хоть подскажете ему, есть ли смысл заводить дело, потому что, я слышал, это стоит бешеных денег, и к тому же в суде таких дел четырнадцать тыщ, и никто никогда не получает ни пенни; но, может, я ошибаюсь, вам же лучше знать, а?

Мистер Умляут не развеселился и не рассердился. Я бы почувствовал себя гораздо лучше, если бы он сделал либо то, либо другое.